Чудо Бригиты. Милый, не спеши! Ночью, в дождь...
Шрифт:
– Пожалуй, да. По крайней мере, в «Ценас» я видел машины, которые пригнал не я.
Даю Илгонису Алпу бумагу, ручка у него, как у прилежного школьника, своя, и отправляю в коридор писать показания. После нашего разговора, думаю, ему хватит работы часа на два.
Переговорив с Иваром, отправляюсь к Шефу.
Ивар тем временем обещает дозвониться до Спулле.
Шеф морщится. Уголовное дело грозит разрастись до грандиозных размеров, а людей у нас и так мало.
– Совершенно исключено! Своими силами в «Ценас» вы можете только напутать! – в голосе его слышна досада. – Вы же не сумеете сделать там квалифицированный
Шофер такси в кабинете донимает Ивара расспросами:
– Почему вы оба все время молчали, как немые?
– Чтобы ты мог лучше запомнить, – смеется Ивар.
– Нет, в самом деле? До самого завода – ни слова! Ни мне, ни этому пацану. Когда понадоблюсь – дайте знать.
– Мы суеверны, только поэтому. – Ивар ставит на пропуске свою каллиграфическую подпись и отдает шоферу: – Спасибо! До свидания!
– До свидания!
– До свидания, – киваю и я. Если Илгонис Алп в суде вывернет шубу наизнанку и скажет, что свои показания он дал под нашим нажимом, в лице шофера у нас будет верный свидетель: он подтвердит, что всю дорогу мы молчали.
Глава XVI
Километрах в шестидесяти от Риги вправо от автострады ответвляется довольно плохая дорога. Ни бог, ни строители не позаботились о ее покрытии. Здесь расплылись огромные лужи, но грунт твердый, и мы плывем по ним как в лодке. Вскоре кусты ивняка вдоль канав кончаются, за ними виднеются заросшие поляны, и наконец мы въезжаем в сосновый бор.
Пошел снег, но снежинки, упав на раскисшую от осенних дождей дорогу, сразу тают.
– Разве поблизости нет ни одного дома? – спрашивает Ивар.
– Где–то, говорят, дальше есть. Автобус тоже здесь ходит, но редко, – отвечает Илгонис Алп. – Я всегда шел берегом реки напрямую к шоссе и там «голосовал». Это совсем недалеко.
Мальчишка сидит между мной и Иваром. За рулем Саша, Вилманис – рядом. Сидит, покусывает спичку. Говорит, бросил курить, и это помогает. Кто ему, бедняге, сказал такую глупость!
На заднем сиденье десятиместного микроавтобуса «Латвия» трясутся два понятых, которых мы прихватили на всякий случай, чтобы не пришлось искать среди соседей. Они наметили рейд по магазинам, но на предложение ехать с нами откликнулись сразу – оба молодые и, конечно, стучать костяшками счетов на складах куда скучнее. Это опытные и сознательные ребята – так их охарактеризовали коллеги, – смысл жизни видят в борьбе за полную меру, полный вес и полную сдачу в торговой сети. Меньшего ростом – в клетчатом полупальто с капюшоном и галунами на животе – зовут Видвудом, а как второго – не помню.
– Тут под горкой будет еще один поворот вправо, – говорит Алп.
Саша тормозит прямо посредине лужи.
– Что делать? – спрашивает он меня. Поняв, что я не догадываюсь, что он имеет в виду, продолжает: – Под горкой сухо, снег – словно одеяло… Он заметит, что тут ездили, развернется и – был таков.
– Переезжай горку и ищи просеку, где свернуть в лес. А мы пойдем дальше пешком.
– Сразу лезть не стоит, сначала
Алп ведет нас наудачу, но думаю, что в верном направлении. Когда мы вышли из машины, он показал пальцем в сторону, где по его мнению находится хутор «Ценас».
Мы продираемся сквозь ельник и мелкий кустарник и внезапно оказываемся на дороге, ведущей к пастбищу. Здесь тоже порядочные заросли, но идти легче.
Наконец слышим – впереди журчит вода. Путь преграждает ручей. У нас нет резиновых сапог, чтобы перейти вброд – вода слишком поднялась, поэтому расходимся в обе стороны в надежде найти какие–нибудь мостки или место поуже, где можно перепрыгнуть.
– Это, наверно, та самая речушка, – говорит мне Илгонис, словно мы вместе с ним были в туристическом походе. – Хутор стоит на самом берегу, там когда–то была мельница. Винарт говорит, что ловил здесь форель. Он хотел частично восстановить мельницу, сделать небольшой заслон, чтобы поднять воду до уровня старого пруда и установить колесо с трансмиссией, которое медленно вращало бы стол для гостей в предбаннике сауны.
– Там, где сейчас он разбирает машины?
– Да.
– Как он сумел обзавестись таким хутором?
– Говорит, мать получила в наследство, но, скорей всего, купил.
– Разве речка такая мелкая, что вы ее могли переехать?
– Нет, Винарт на всякий случай сделал мостик.
С опушки открывается панорама на запущенные поля с редкими дубами, справа – большое здание из тесаных валунов, оконные проемы выложены красным кирпичом, слева дорога, которая ведет к покосившемуся сараю.
– Рассказывай, – говорю я Илгонису, но Саша прерывает меня.
– Подожди. Времени достаточно. Пойдем в сарай. Там не будем бросаться в глаза, да и двор оттуда как на ладони.
– Ты надеешься там что–нибудь найти?.. – Вилманис продолжает покусывать спичку. Я так и не понял, что он хотел этим сказать.
– Считай, что я просто хочу прогуляться! Если там не заперто.
Сено в сарае сухое и душистое. И я начинаю думать: сарай, наверное, не является частной собственностью, а сено в нем – да. Никаких железок тут не видно – сарай расположен слишком близко к хутору, чтобы Винарт стал здесь что–то прятать. Дверь мы оставляем полуоткрытой, и Илгонис Алп издали показывает нам старую мельницу, словно гид экскурсантам – развалины крепостей, церквей и другие исторические памятники.
Саша держится особняком, все рассматривает в бинокль и время от времени спрашивает:
– Что это за пристройка там, за углом? А дверьми сбоку разве не пользуются?
Таким образом он выясняет, где погреб для картофеля, где колодец и гравий, но вряд ли ему удастся воспользоваться этими сведениями.
– На машине я въехал, значит, во двор, – повторяет Илгонис, так как на миг упустил нить рассказа. – Остановился. И пошел за ключом от больших дверей – он спрятан в одной из дренажных труб, которые сложены за домом. Прошлой весной Винарт хотел построить коптильню и зарабатывать копчением кур и мяса, в потребсоюзе ему обещали, что мяса будет сколько угодно. Мать у него скоро пойдет на пенсию, сможет продавать на рынке. Но так и не построил. Когда я вернулся, тот мужчина…