Чудо в перьях
Шрифт:
— Вы поедете с нами? — спросил я Ирину.
— Я? Зачем? Что мне там делать? — прижала она руки к груди.
— Ее зачем! — закричал, покраснев, Цаплин. — Зачем ее впутывать?.
— Как хотите, — сказал я, глядя на часы. — Собирайтесь. Я жду вас в машине.
Краем глаза я заметил, как они растерянно переглянулись. Он посерел, потом позеленел.
— Не оставляй меня, Иринушка! — сказал он плаксиво. — Ему что! Выбросит по дороге, как Пичугина, а после будет Верди играть! Ты не знаешь этих людей… — зашептал он. — И к тому же — машина! Ты совсем забыла
Она посмотрела на него, не скрывая презрения, смешанного с чем-то наподобие материнской жалости.
— Я водку не пил, — сказал я. — Поэтому, если не возражаете, сяду за руль.
16
Она села с ним на заднее сиденье. Он секунду-другую сидел, окаменев, потом вдруг вскочил.
— Я никуда не поеду. Вы что-то задумали! Оба!
И стал выбираться из машины. Она не сдвинулась с места.
— А ты? — спросил он. — Поедешь с ним? С этим бандитом?
Я сидел за рулем, не оборачиваясь. Мотор мерно работал, разогреваясь.
— Я от всего устала! — сказала она. — Я устала выслушивать о том, какие все сволочи и какой ты агнец Божий. Я хочу посмотреть хоть один раз на Радимова вблизи, а не с экрана или с портрета. Я хочу сама разобраться.
И захлопнула дверцу. Прямо перед его носом.
— Но тогда я с тобой? — неуверенно спросил он. — Я же не могу оставить тебя одну. С этим.
— Да что ты? — протянула она. — Ну, тогда садись, мы тебя ждем.
Цаплин почти сразу заснул, положив голову на ее плечо. Несколько раз, пока мы ехали до гостиницы, я пытался поймать ее взгляд в зеркальце.
Она упорно смотрела в окно, не меняя позы. Он припал к ее плечу лбом, рот его был приоткрыт.
Дорога до гостиницы была пустынной, доехали еще быстрее, чем в прошлый раз довезли меня до театра.
Я поднялся наверх к хозяину, постучал в номер. Он не спал.
— Да-да! — звонко сказал он. — Войдите!
— Я привез его, Андрей Андреевич, — сказал я. — Он там, внизу, в машине. Поговорите с ним сами.
— Ты с ума сошел! — сказал он громким шепотом. — Ты привез его сюда?
— Я привез его к вам, — устало сказал я. — Как это бывало раньше. Ну что смотрите? Он и так все про вас знает. И разве не за этим мы сюда приехали?
— Первый раз об этом слышу! — Он даже отпрянул от меня. — Опять ты со своей наказуемой инициативой!
— Ну так что мне теперь? — разъярился я. — Силой вас? Лбами столкнуть? — Я решительно шагнул к нему.
— Хорошо, хорошо! — Он испуганно выставил руки. — Конечно, раз уж привез… Но только я тебя ни о чем не просил. Я спущусь, поздороваюсь, но там нас никто не увидит?
Он лихорадочно стал сдирать приклеенную бороду. Потом мы быстро спустились, подошли к машине. Ирина стояла к нам спиной, ссутулясь и опустив голову. Плечи ее малозаметно подрагивали.
— Это кто? — остановился Радимов. — Кто эта женщина, ты можешь мне сказать?
Она обернулась к нам, в сумраке было видно, что она плачет.
— Он умер, — сказала она.
— Кто умер? — закричал хозяин и рванулся к ней. — Кто вы такая?
Я оттолкнул его, открыл дверцу машины. Привалившееся к ней мертвое тело упало набок, так что голова с приоткрытым ртом свесилась наружу.
— Боже… — сказал он и опустился перед Цаплиным на колени.
— Я думала, он крепко спит, — совсем по-детски, горько и недоуменно оправдывалась она. — Правда, он стал очень уж тяжелый… Вы ушли, я смотрю — он не дышит.
— Рома, Ромочка, родной ты мой! — запричитал Радимов. — Как же ты меня не дождался… бедные мы бедные с тобой! За что нам это? Ведь ничего эта суета не стоит, ничего!
Дрожащей рукой гладил он неподвижное, почерневшее лицо своего заклятого врага, потом стал его целовать, и я подумал, что еще немного и сойду с ума.
— Совсем недолго осталось, дорогой, ты это знаешь…
Ирина отошла в сторону и тоже смотрела на это невыразимое, искреннее горе, рядом с которым оставалось лишь молчать, признавая ничтожность собственных переживаний. Я подошел к ней.
— Теперь видите? — спросил я.
Она враждебно посмотрела на меня суженными и покрасневшими глазами, что было заметно даже при слабом освещении уличного фонаря.
— Уведите его, — сказала она негромко. — Да, я теперь кое-что поняла. И мне противно на это смотреть. Я сама отвезу тело. Ну что вы на меня так смотрите? Я виновата, что он столько выпил! И кофе, и водки!
Я подошел к хозяину, положил руку на его плечо.
— Андрей Андреевич… Пора.
Он покорно поднялся, пошел со мной рядом, держа под руку. Потом остановился, обернулся к ней.
— Я не смогу достойно проститься с Романом Романовичем. Но если что понадобится…
Она молча, даже зло, затолкала тело Цаплина в машину, захлопнула дверь, села и уехала.
Мы поднялись в свой номер. Радимов дрожащей рукой откупорил коньяк.
— Ну почему это все повторяется! Каждый раз, из поколения в поколение, по одному и тому же кругу. Иногда мне казалось, что он сам не рад, что хотел бы поддерживать со мной совсем другие отношения. Чья воля нас расставила и предопределила наши с ним роли? Какой-то дьявольский театр, где невозможно сменить амплуа! Даже ты, кажется, смог преодолеть свое ненавистное положение, и я с сочувствием следил и чем мог тебе помогал, — но нет! Опять приходится оставить на потом, на очередную попытку… И это «потом» для меня состоится совсем скоро, я это знаю. Моя роль исчерпана, я теперь только буду мешаться у всех под ногами… У тебя тоже.
— Хватит! — крикнул я. — Что вы заладили? А мне вы разрешаете еще пожить? Это для вас с его смертью все закончилось, но я-то еще живой!
Он всхлипнул совсем по-стариковски, стал рукавом грязной рубашки вытирать глаза. Мы выпили по стакану. Налили еще.
— Теперь ты будешь на меня кричать! Теперь ты возненавидишь меня…
— Давайте спать! — сказал я. — У меня завтра концерт. А потом все. Завязываем и сворачиваемся. И больше я сюда ни ногой! К чертовой матери отсюда!
— Паша, Пашенька, успокойся, родной! — заплакал он, протягивая руки.