Чудо. Встреча в поезде
Шрифт:
Эми проследила за моим взглядом и мягко произнесла:
— Мне отмщение, и я воздам, сказал Господь. Так говорится в Библии. Мы не должны сами мстить. Мы должны прощать наших врагов.
— Нет уж. Другую щеку я не подставлю. Я не христианка, как и Али. А для нас это значит — око за око. Я хочу, чтобы он заплатил.
Я снова взглянула на стол Эми. Ответ был там, прямо перед моими глазами.
— Этот магнитофон записывает с голоса? — спросила я.
— Да, только его надо включить. Сейчас он выключен.
Я взяла этот маленький аппаратик. Он уместился на моей ладони.
— Ты не одолжишь его мне? —
— Для чего?
— Собираюсь нанести визит Али. Конечно, со включенным магнитофоном. Он поневоле скажет что-нибудь компрометирующее его. Затем я отнесу запись в полицию — вот мое свидетельство. Скажи, разве это не блестящая идея!
— А это законно?
— Да. Разве не законно записать свой собственный разговор с кем-то, если он даже не знал об этом или не давал согласия? Я знаю законы, в основном, по детективным романам, но в данном конкретном случае я уверена. К нему довольно часто прибегают. Так всегда, чтобы добыть свидетельство, подключаются и записывают разговоры дельцов наркобизнеса.
— А что бывает в твоих романах с теми, кто записывает, если дельцы наркобизнеса это обнаружат? Ты подумала об этом?
Я заколебалась.
— Я-то на самом деле не подключаюсь. И он не делец наркобизнеса. Я имею в виду, что он не профессиональный преступник. Я всего лишь собираюсь в Ливингстон Холл. Там полно народу. Что он мне может сделать?
— Ты не считаешь его преступником, однако хочешь посадить его за решетку.
— Я не знаю, чего я хочу, — сказала я. — Все, что я знаю, — это что я должна встретиться с ним лицом к лицу. Я хочу знать, чувствует ли он свою вину, понимает ли, что натворил. Иначе мне покоя не будет. Не пытайся меня остановить, Эми. Я уже решила. Я иду туда прямо сейчас.
— Хорошо, — сказала Эми. — Удачи тебе. Не споткнись по дороге.
3
Вскоре я уже стояла в коридоре Ливингстон Холла с магнитофоном Эми в маленькой сумке через плечо. Как-то Али говорил мне, где он живет, и я запомнила, хотя раньше никогда здесь не была. Двери многих комнат были распахнуты или приоткрыты, и из стереоколонок неслись звуки самых разных рок-н-роллов. По телевизору в фойе передавали репортаж о футболе. В воздухе стоял знакомый сладковатый запах — смесь воздушной кукурузы с марихуаной. Это было обычное, обжитое место, и я почувствовала себя уверенней.
Я открыла сумочку и нажала на магнитофоне кнопку «запись». Затем снова закрыла сумочку и отыскала комнату Али. Дверь в нее была приотворена, и я увидела, что Али сидит за компьютером лицом ко мне. Он что-то печатал с крайне сосредоточенным видом. Меня он не замечал.
Ладно, ничего страшного, подумала я и громко постучала в открытую дверь. Али, кажется, не слышал. Я вошла и закрыла за собой дверь.
— Секундочку, — сказал он, не поднимая глаз. Он еще немного попечатал и наконец оторвался от работы. Завидев меня, он чуть не упал со стула. Интересно, кого же он ожидал.
— Прости, что побеспокоила, — сказала я, — но я должна тебе кое-что сказать.
— Может, присядешь? — вежливо предложил он. Мне показалось, что вид у него усталый.
Я покачала головой. Сидеть здесь было не на чем, разве что на кровати, вещи более чем естественной в комнате студенческого общежития. Однако сама по
— Чем я могу служить? — сказал Али. Голос его был мягкий, как бархат, он чуть не мурлыкал. Он, должно быть, что-то заметил в моем лице.
— Ты влип в историю, Али, — сказала я.
— Разве? — улыбнулся он.
— Или ты даже не знаешь, что ты наделал?
— Я делал много чего. Мы что, будем играть в «вопросики-ответики»?
— Не мели чушь, Али. Ты влип, и ты это знаешь.
— Моя дорогая Марина, это что, угроза? Ты пришла, чтобы поколотить меня подносом? Как видишь, я дрожу от страха.
— Еще задрожишь. Я иду в полицию. С заявлением, что ты меня изнасиловал.
Али засмеялся, но смех у него вышел натянутым.
— Да ты шутишь, — сказал он.
— Я еще никогда не была более серьезной.
— Как бы ты сейчас ни называла то, что мы делали, тебе, кажется, тогда это понравилось. С чего это ты вдруг передумала?
— Я не передумала. Я сопротивлялась, и ты взял меня силой. Уж это ты не сможешь отрицать.
— Не очень-то ты сопротивлялась. Ты что, рассердилась, что я потом тебе не позвонил?
— Можешь сказать это судье.
— Не глупи. Здесь тебе не Миссисипи.
— При чем тут Миссисипи?
— В Миссисипи мы обычно ходили на танцы в женский колледж. И то и дело какой-нибудь пьяный ублюдок называл меня черномазым и затевал драку из-за того, что я танцевал с белой девицей. Тут не так.
— Да, тут не так. И мы говорим совсем не о танцах.
— Если бы там девица выдвинула против меня ложное обвинение, я бы испугался. А здесь это меня не колышет.
— О, конечно, космополитический Нью-Йорк, сады Академы, столица либерального истеблишмента… Ты хоть что-нибудь понимаешь в этой стране, Али?
— А что надо понимать?
— Ты только и понимаешь, что либералы не будут поддерживать всякий там бред типа «черномазые хапают наших женщин».
— Именно.
— Но ты не понимаешь, что тех же самых либералов оскорбляют до глубины души преступления против женщин. Особенно преступления, совершаемые богатыми и образованными белыми самцами, которым следовало бы вести себя поумнее.
— Какое это имеет отношение ко мне?
— Да, ты не совсем белый, Али, но все-таки белее, чем когда ты прикидываешься с помощью своего дутого британского акцента. Как раз типичный случай, во вкусе феминисток. Именно они здесь и кушают на завтрак таких вот богатых мальчиков, как ты. — Я почти убедила себя собственными аргументами и начала даже испытывать удовольствие.