Чудо. Встреча в поезде

Хайсмит Патриция

Бруно выпрямился, скользнув на краешек сиденья. Глянув в боковое стекло, увидел указатель: «Крокетт-Бульвар» и улыбнулся. Он слышал, что Крокетт-Бульвар — самая широкая и самая длинная улица в Меткалфе.

— К кому вы едете, как его имя? — спросил шофер. — Может, я знаю?

— Минуточку, минуточку, — забормотал Бруно, инстинктивно притворяясь, будто роется в бумагах, которые вытащил из заднего кармана вместе со сведениями о Мириам. Он вдруг фыркнул — ему стало весело, он почувствовал себя в полнейшей безопасности. Сейчас он изображал деревенского простофилю, который умудрился запропастить куда-то нужный ему адрес. Он нагнул голову, чтобы шофер не заметил улыбки, и машинально потянулся за фляжкой.

— Свет зажечь?

— Нет, нет, спасибо. — Бруно сделал обжигающий глоток. Затем шевроле развернулся и поехал в обратном направлении, и Бруно велел шоферу

ехать так же.

— Куда?

— Езжай, как тебе говорят, и кончай трепаться! — заорал Бруно. Голос его срывался от волнения.

Водитель зацокал, покачивая головой. Бруно весь кипел, но вот шевроле появился в поле зрения. Бруно начинало казаться, что езде этой не будет конца, что Крокетт-Бульвар, должно быть, тянется через весь Техас. Дважды Бруно терял шевроле и находил его снова. Мимо пронеслись придорожные ларьки, открытые кинотеатры, потом по обе стороны выросли стены тьмы. Бруно забеспокоился. За городом преследовать их будет невозможно. Но вот над горой показалась светящаяся арка. «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ НА ОЗЕРО МЕТКАЛФ, В ЦАРСТВО ВЕСЕЛЬЯ», гласила надпись, и шевроле порхнул под нее, направляясь к стоянке. Впереди, в лесу, светились самые разные огни, с карусели доносилась позванивающая музыка. Увеселительный парк! Бруно пришел в восторг.

— Четыре бакса, — кисло сказал шофер, и Бруно протянул ему пятерку через переднее окно.

Он слонялся вокруг, пока Мириам, и два парня, и еще одна девица, за которой они заезжали, не прошли через турникет, а потом последовал за ними. Он широко открыл глаза, чтобы при свете хорошенько разглядеть Мириам. Она была миленькая, полненькая, похожая на школьницу, но, смекнул Бруно, явно не первого сорта. Красные носки и красные босоножки привели его в бешенство. Как только Гай на такую клюнул? Затем он зашаркал ногами и остановился: она не была беременна! Бруно прищурился в сильном недоумении. Как это он сразу не заметил? Да, может быть еще и не видно. Он больно прикусил нижнюю губу. При такой полноте живот у нее даже на удивление плоский. Может, это не Мириам, а ее сестра? Может, у нее был выкидыш? Или она сделала аборт? Волны-бились-о-борт-корабля. Что такое о-борт? Ну-ка, скажи, красотка! Под тесной серой юбкой обрисовывались маленькие пухлые бедра. Он следовал их колебаниям, шел в такт, словно завороженный. Может, Гай наврал, что она беременная? Но Гай не стал бы врать. Бруно не знал, что и думать. Он разглядывал Мириам, склонив голову набок. Затем сама собою явилась мысль: если что-то случилось с ребенком, тем более необходимо уничтожить ее, потому что Гаю теперь не получить развода. Конечно, она сделала аборт и теперь опять пустилась во все тяжкие.

Она остановилась у открытого павильона, где цыганка бросала что-то в большой круглый аквариум. Другая девица тоже пялилась, хихикая, прижимаясь всем телом к рыжему парню.

— Мириам!

Бруно так и подпрыгнул.

— О-о-о, вот это здорово! — Мириам направилась к киоску, где продавались трубочки с заварным кремом.

Все они купили себе по трубочке. Бруно ждал со скучающей улыбкой, глядя вверх на колесо обозрения: на арку из огоньков и на крошечные фигурки, вертящиеся в черном небе на своих скамеечках. Вдали, среди деревьев, огоньки мерцали на воде. Да, это стоящий парк. Ему вдруг захотелось на колесо. Настроение было прекрасное. Он стал смотреть на все просто, без лишнего возбуждения. На карусели играли: «Кейси закружится в вальсе с блондинкой…» Ухмыляясь, он стал искать глазами рыжую голову Мириам, и их взгляды встретились — но Мириам тут же отвернулась: Бруно был уверен, что она не обратила на него внимания, однако лучше так больше не делать. Он нервно хохотнул. По виду Мириам, решил он, не скажешь, что она блещет умом, и это его еще больше развеселило. Теперь понятно, почему Гай испытывает к ней отвращение. Ему, Бруно, она тоже отвратительна, его от нее просто тошнит! Может, она наврала Гаю насчет ребенка. И Гай, сам такой честный, поверил ей. Сука!

Когда они пошли вперед со своими трубочками, Бруно положил на место птичку с раздвоенным хвостом, которую все это время вертел в руках, вынув из ящика у продавца воздушных шаров; затем все же вернулся и купил такую птичку — ярко-желтого цвета. Размахивая палочкой, слушая, как вжикает раздвоенный хвост, он снова почувствовал себя ребенком.

Маленький мальчик, шедший рядом со своими родителями, протянул руку к птичке, и Бруно чуть было не отдал игрушку, но передумал.

Мириам с приятелями вышла на освещенную площадку, где стояло колесо обозрения и еще масса всяких аттракционов и шоу. Русские горы трещали,

как пулемет, у них над головами. Кто-то жахнул кувалдой по силомеру, и красная стрелка с лязгом и грохотом подпрыгнула до верхнего предела. Неплохо было бы пристукнуть Мириам такой кувалдой, подумал Бруно. Он исподтишка взглянул на Мириам и на остальных троих, но они по-прежнему не обращали на него никакого внимания. Если сегодня вечером не получится, надо постараться, чтобы никто из них его не приметил. Но он был почему-то уверен, что сделает это сегодня вечером. Случай не замедлит представиться. Сегодня его вечер. Прохладный ветерок овевал его, как струи воды, в которых так приятно резвиться. Он высоко поднял свою палку с птицей на конце и завертел ею изо всех сил. Он любит Техас, родной штат Гая! Все вокруг казались счастливыми, полными жизненных сил. Он подождал, пока Мириам и ее компания смешаются с толпой, и глотнул из фляжки. Затем вприпрыжку бросился следом.

Мириам с приятелями таращились на колесо обозрения, и Бруно надеялся, что они решат прокатиться. Да, в Техасе все делают по-крупному, подумал Бруно, с восхищением глядя на колесо. Такого большого он никогда не видел. В середине светилась синяя пятиконечная звезда.

— Ральф, давай, а? — заверещала Мириам, засовывая в рот кончик трубочки и прикрывая рукою лицо.

— Да ну, тоска. Пошли лучше на карусели.

И они двинулись. Карусель была как светлый город среди темного леса, роща никелированных столбов, усаженных зебрами, лошадьми, жирафами, быками и верблюдами, которые то ныряли вниз, то выплывали вверх, изогнув над площадкой шеи, застыв в прыжке, в галопе, с отчаянным нетерпением ожидая всадников. Бруно прирос к месту, не в силах отвести изумленного взгляда, забыв даже о Мириам, вздрагивая в такт музыке, в любой момент готовой обернуться движением. Он почувствовал, что вот-вот к нему вернется снова восхитительная минута далекого детства — мрачные, гулкие звуки паровой пианолы, дробный ритм шарманки, бой барабанов и цимбал сделали ее почти достижимой.

Каждый выбирал себе скакуна. А Мириам с приятелями опять жевали — Мириам рылась в пакетике с кукурузными хлопьями, который ей протягивал Дик. Свиньи! Бруно тоже проголодался. Он купил сосиску, а когда повернулся, те уже садились на карусель. Он торопливо сгреб сдачу и пустился следом. Ему досталась та лошадь, которую он присмотрел с самого начала: ярко-синяя, с гордо вскинутой головой и открытым ртом; и везение не оставляло его — Мириам с приятелями вились между столбов, неуклонно приближаясь, и Мириам с Диком уселись на жирафа и лошадь прямо напротив Бруно. Этим вечером судьба на его стороне! Этим вечером он должен все поставить на карту!

Кружится дева — та-та-там —

В ритме припева — та-та-там —

Начиная — бам — марафон — бам!

Бруно любил эту песню, и его мать тоже. От мелодии засосало под ложечкой, и он вытянулся на своей лошадке, прямой, как жердь. Весело заболтал ногами, вдетыми в стремена. Что-то хлопнуло ему по затылку, он задиристо обернулся, но это всего лишь какие-то парни шутили между собой.

Медленно, воинственно зазвучал «Марш Вашингтон-пост». Бруно поднимался все выше, выше, выше, и все ниже, ниже, ниже опускалась Мириам на своем жирафе. Мир за пределами карусели расплылся смутным пятном, исчерченным светящимися полосами. В одной руке, как его учили на уроках поло, Бруно держал поводья, а в другой — сосиску.

— И-и — э-эх! — завизжал рыжий парень.

— И-и — э-эх! — завизжал Бруно в ответ. — Я — из Техаса!

— Кэти? — Мириам перегнулась через шею жирафа, и серая юбка округло натянулась. — Видишь того, в клетчатой рубашке?

Бруно посмотрел. Он увидел парня в клетчатой рубашке. Парень немного походил на Гая, и пока Бруно думал об этом, он прослушал, что сказала Мириам. Здесь, на ярком свету, он заметил, что Мириам вся покрыта веснушками. Она становилась ему все более и более отвратительна, так что уже не хотелось касаться руками этой мягкой, липкой, горячей плоти. Хорошо все-таки, что есть нож. Чистое орудие.

— Чистое орудие! — завопил Бруно: вряд ли кто-нибудь мог бы его услыхать. Лошадь его бежала сбоку, а рядом было двойное сиденье в форме повозки, запряженной лебедями, которое пустовало. Бруно плюнул туда. Затем выбросил остаток сосиски и вытер пальцы, испачканные в горчице, о лошадиную гриву.

— «Кейси закружится в вальсе с блондинкой, будет иг-ра-а-ть — оркестр!» — дружок Мириам заорал во весь голос. Все подхватили, и Бруно тоже. Карусель пела! Еще бы выпивку сюда! Каждому!

— «Он так закружился, что чуть не свалился, — хрипел Бруно на пределе дыхания, — а девушке все нипочем!»