Чудо
Шрифт:
— Зачем?
— Затем, что им дается возможность прожить следующую жизнь по-другому, — ответила я. — Шанс все исправить.
Он задумался, а потом уточнил:
— Как если ты завалил контрольную и тебе разрешают написать ее еще раз?
— В точку.
— Но когда они возвращаются, они же не выглядят так, как раньше? — поинтересовался он. — То есть внешность у них совсем другая, да?
— Ну да, — ответила я. — Душа остается прежней, но все остальное меняется.
— А что, мне нравится! — кивнул он. — Правда нравится, Джун. Значит, в следующей жизни мне не придется маяться с моей образиной.
Он показал на свое лицо и состроил такую
— Наверное, не придется.
Он улыбнулся:
— Эй, а ведь я могу и красавчиком родиться. Только представь, а? Вернусь и буду супервысоким и суперсмазливым качком!
Я снова расхохоталась. Какой же он молодец! Не каждый умеет над собой иронизировать, и эта черта мне в Ави очень нравилась.
— Слушай, Ави, можно я кое о чем тебя спрошу?
— Давай.
Я молчала. Я уже давно хотела задать этот вопрос, но никак не решалась.
— Наверное, хочешь узнать, что у меня с лицом?
— Ага, наверное. Если, конечно, спрашивать об этом — нормально.
Он пожал плечами. Кажется, не разозлился и не обиделся. Фух, какое облегчение!
— А чего тут ненормального, — ответил он спокойно. — Главная штука называется челюстно-лицевой дизостоз — к слову, я целую вечность учился ее выговаривать. Но есть еще и вторая: ге-ми-фа-ци-альная микросомия — эту я и сейчас не могу выговорить. Они вроде как объединились и превратились в одну мегамутацию, которая такая редкая, что для нее даже нет названия. То есть не думай, что я хвастаюсь, но на самом деле я считаюсь чем-то вроде медицинского чуда.
Он улыбнулся.
— Это шутка. Можешь смеяться.
Я покачала головой.
— Ты смешной, Ави, — сказала я.
— Да, я такой, — ответил он гордо. — Я крутыш.
Египетский день
Весь месяц мы с Августом занимались вместе: после школы шли в гости то ко мне, то к нему. Пару раз родители Августа даже приглашали нас с мамой на ужин. И я как-то подслушала, что они собираются отправить маму на свидание с Беном, дядей Августа.
В «египетский день» мы все жутко нервничали. Накануне шел снег — не такой сильный, как перед Днем благодарения, но все равно, снег есть снег.
Спортивный зал превратился в огромный Египетский музей. Наши творения разместили на столах; рядом с каждым экспонатом стояла маленькая карточка с объяснением, что это такое. Большинство экспонатов удались, но, вот честное слово, наши с Августом были лучше всех. Моя скульптура Анубиса выглядела как настоящая, и я даже покрасила ее настоящей золотой краской. А Август построил свою ступенчатую пирамиду из кубиков сахара. Она была два фута в высоту, с основанием два на два фута, и он опрыскал ее из баллончика специальной краской, имитирующей песок. Просто блеск.
Мы все оделись в египетские костюмы. Кто-то нарядился археологом, похожим на Индиану Джонса. Кто-то — фараоном. Мы с Августом были мумиями: замотали лица бинтами и оставили только две маленькие дырочки для глаз и одну для рта.
Родители сначала топтались в коридоре перед спортзалом. Потом нам сказали, что музей открылся и каждый может провести своих взрослых; при этом свет в зале выключили, и мы должны были устроить им экскурсию с фонариками. Август и я водили наших мам вместе. Мы подходили к каждому экспонату, объясняя, что это такое, и шепотом отвечали на вопросы. А иногда, для пущего эффекта, держали фонарики под подбородком. Чей-то шепот из темноты, лучи мечутся по залу туда-сюда — все это было очень весело.
В какой-то
— Привет, Джун. Крутой костюм. — Ко мне подошел Джек. Он был одет как Рик О’Коннелл из «Мумии»: в белую рубашку и коричневые штаны с подтяжками.
— Спасибо.
— А вторая мумия — Август?
— Ага.
— Э-э… Слушай, ты, случайно, не знаешь, почему Август на меня злится?
— Угу.
— Угу — в смысле знаешь? Можешь мне сказать?
— Нет.
Он растерянно кивнул. Было видно, что он места себе не находит.
— Я обещала никому не говорить, — объяснила я.
— Так странно, — вздохнул он. — Я понятия не имею, почему он вдруг на меня взъелся. Ни малейшего. Может, хоть намекнешь?
Я обернулась: Август на другом конце зала разговаривал с нашими мамами. Нет, клятвы я не нарушу. Но и Джека мне жалко.
— Кровавый Крик, — прошептала я ему на ухо и сразу ушла.
Часть четвертая
Джек
Вот мой секрет, он очень прост:
зорко одно лишь сердце.
Самого главного глазами не увидишь.
7
Перевод Норы Галь.
Звонок
В августе на нашем автоответчике обнаружилось сообщение мистера Попкинса, директора средней школы: он просил ему перезвонить. И мама сказала: «Наверное, он обзванивает всех новичков, поздравляет с поступлением», — а папа сказал: «Тогда ему придется неделю сидеть на телефоне». А потом мама набрала мистера Попкинса, и мне было слышно все, что она говорит. Вот в точности что она произнесла:
— О, здравствуйте, мистер Попкинс. Это Аманда Тот, вы просили перезвонить. Пауза.О, спасибо! Очень приятно. Он и сам ждет не дождется. Пауза.Да. Пауза.О, спасибо! Конечно. Долгая пауза.О-о-ох. Угу. Пауза.Ну, это так приятно слышать. Пауза.Конечно. Ох. О господи. О-о-ох. Долгая-предолгая пауза. Японимаю, да. Уверена, что он согласится. Минуточку, записала. Я позвоню после того, как с ним поговорю, хорошо? Пауза.Нет-нет, это вам спасибо. До свидания!
Как только она положила трубку, я сразу же на нее накинулся:
— Ну, что случилось? Что он говорил?
Мама ответила:
— Все это очень лестно, но и грустно тоже. Видишь ли, есть один мальчик, который в этом году тоже поступил в школу Бичера, а раньше он никогда не ходил в настоящую школу, потому что обучался дома. И вот мистер Попкинс поговорил с учителями начальной школы, чтобы выяснить, кто из бывших четвероклассников самый добрый, и учителя, наверное, сказали ему, что ты замечательный мальчик — а я это всегда знала, — и сейчас мистер Попкинс спрашивает, готов ли ты первое время присмотреть за этим новичком.