Чумные
Шрифт:
– Ладно, я скажу так, как я считаю, если вы так хотите узнать мое мнение. Сострадание людям для вас обязательно только в одном случае - если вы собрались стать монахиней в храме Деи. Без него приютить бездомных и беспомощных вы не сможете никак. Но вы не монахиня, вы - лекарь, алхимик. Ученый. Это вы доказали своей книгой, которую сами составили, которая лучше большинства научных трактатов, что я читал. Для вас оно необязательно. Тут нужен профессиональный и точный подход к делу, расчетливость, если угодно, твердость характера и настоящая любовь к своему занятию. Если вы лекарь, то ваше дело - лечить, такое мое мнение, и не важно, что вы
– Я примерно так и думала.
– Ответила Ванесса, и в ее голосе Филиппу послышалось облегчение.
– Говорила себе, что я не сердобольная старушка, что я алхимик, вижу болезни и смерти слишком часто, чтобы быть вечно сочувствующей. И личная цель "познать абсолютно все" и отсутствие жалостливого сердца не важны?
– Именно. Ну, вы получили то, чего хотели?
– Похоже на то.
– Вздохнула она.
– Хвала Бессмертным. Я уже начал чувствовать песчаные барханы и дюны у себя во рту от постоянных разговоров.
– Извините, я не хотела быть надоедливой. Но мне нужно было это знать.
– Понимаю. Я, пожалуй, сам закончу с этой частью аппарата. Осталась только настройка, а в этом деле точность важнее скорости. Вы идите, положите свою книгу в место, где она не отсыреет и где ее не погрызут мыши. Такой замечательный труд не должен пропасть.
– Моя помощь точно больше не нужна?
– Точно. Займитесь тем, что считаете нужным. Я подойду к ужину.
– Хорошо. Спасибо.
– Ванесса улыбнулась, шире, чем обычно, и вышла из будущей лаборатории, взяв с собой книгу.
Ее труд занял место среди прочих книг, помещенный в деревянную коробочку. После этого Ванесса легла на кровать. Минуты две она обдумывала то, что с ней произошло сегодня. И чем ближе события у нее в голове сдвигались к вечеру, тем более сладко замирала ее душа и кровь. Филипп будет ее учить. Он оценил ее старания, ее труд. У нее есть своя комната, где все рядом и где есть все, что ей нужно.
Еще несколько минут она лежала, наслаждаясь моментом. Потом вспомнила, что давно не ела, когда ее живот требовательно буркнул. И тут же вспомнила, как недавно зачиталась и не приготовила нормальный ужин.
Ванесса встала и пошла в ту часть большой комнаты, в которой располагалась печь и кухня. Она открыла буфет и взглянула на то, что было внутри. Хлеб, козий сыр, молоко, фунт сахара и соли, лук репчатый и порей. Большая копченая рыба, завернутая в пергамент. Девушка развернула обертку и потрогала рыбу в месте, где выступало мясо, потом оглядела свой палец. Жирная и мягкая. Неплохо заменит мясо. А из всего остального, включая молоко и сыр, наверняка получится неплохая похлебка.
Пожав плечами, девушка вытащила все ингредиенты из буфета и разожгла огонь в очаге. Есть хотелось страшно, и на этот раз она решила не позволять утолять голод козьим сыром ни себе, ни Филиппу.
IX
Нил проснулся посреди ночи. Опять.
"Опять. Уже пятый день
"Если ты проснулся посреди ночи, возможно, ты почуял опасность, близкого врага. Никогда не пренебрегай своим предчувствием. Возможно, кто-то за тобой наблюдает, смотрит из темноты..." - вспомнил Нил слова героя одного романа. Каждый раз, когда юноша так просыпался, он вспоминал их, и каждый раз с усмешкой. Никто и ничто не могло наблюдать за ним в ночной час. Отец крепко спал, как и все в поселении. Разве что мышь, живущая под половыми досками, вполне могла сверлить его полным ненависти взглядом, вынашивая какие-то свои кровожадные планы и лелея месть за мышь-подругу, утопшую в том месяце в кувшине молока.
На этот раз Нил не усмехнулся. На этот раз он понял, что его разбудило. Это был грохот снаружи. И теперь в памяти юноши всплыла прописная истина, которую с пеленок долбил ему отец.
Если что-то прогрохотало там, на улице, в чем Нил уже не сомневался, то это кто-то что-то толкнул. Что-то тяжелое, громоздкое и неустойчивое, способное издать подобный звук. Это "что-то" толкнул кто-то достаточно большой и сильный. И этот "кто-то" шхерился в ночи рядом с его, Нила, домом.
Какая-то часть Нила, более рациональная и лишенная романтики, говорила, что не может там быть чудовищ и прочей смертельно опасной дряни. Все монстры остались на Большой земле, в Десилоне и других государствах. Она говорила, что волноваться бесполезно и лучше идти спать дальше. Другая его часть возражала, что монстры - не единственные опасности в этом мире. И что пьяный вдрызг крестьянин вполне может залезть куда-нибудь, куда не следует, сломать что-нибудь, украсть, убить.
Нил быстро натянул штаны и куртку на голое тело. Грохот снаружи повторился, развеяв жалкие остатки сомнений. Гремела деревянная посуда, которая сохла на воздухе после мытья. Юноша запустил руку в узкую щель под кроватью и нащупал ножны. Секундой позже в руке у него оказался остро заточенный кинжал с длинным и широким лезвием.
На несколько мгновений юноша остановился у двери и прислушался. Снаружи доносились звуки, то ли сопение, то ли хлюпанье. Ничего похожего он никогда не слышал. В голове у него сразу возник образ: волколак стоит по другую сторону двери, плотно прильнув к ней головой, и слушает, что делает за дверью человек. И с трудом глотает текущие ручьем слюни. Нил нахмурился, крепче сжал кинжал и открыл дверь, готовый к любым поворотам судьбы. И почему-то то, что он увидел, его не удивило.
Напротив двери и чуть правее, рядом с опрокинутым корытом, в котором когда-то сохла посуда, возле большой бочки с дождевой водой, стоял гробовщик. В его руке был большой черпак, позаимствованный из корыта. Гробовщик пил жадно, проливая половину себе на рубаху, иногда брызгая остатки на голову.
Вставшего на пороге юношу с кинжалом в руке он какое-то время не замечал. Достаточное, чтобы Нил успел спрятать кинжал за пазуху.
– Нил?
– Спросил гробовщик сиплым голосом.
– А как ты это?.. Шо ты тут делаешь, а? Я первый сюда пришел.