Чумные
Шрифт:
– А вам приходилось видеть их на охоте?
– Приходилось, и не раз. За годы службы меня забрасывало... В разные места.
Ванесса на время замолчала, переваривая слова опекуна и думая обо всем том, что он ей рассказал. Филипп молча стоял рядом, погруженный в неприятные воспоминания. К счастью, недолгое. Он заметил, что вокруг резко посветлело, взглянул на небо и увидел, как грозовые тучи уползают в сторону, как из-за нее показывается луна. Особо большая в этой части света. Он невольно вдохнул носом глубже, полной грудью. Ощутил то, от чего у него волосы на затылке встали дыбом,
"Нет. Никакой дурости" - Сказал себе лекарь и крикнул Мартину:
– Господин священник!
Пошел к нему, прошел мимо калитки и встал рядом. Ванесса пошла за ним следом, не понимая, что ее опекун собрался предпринять.
– Я вхожу.
Священник сначала непонимающе смотрел на лекаря. Затем, осознав, что сказал алхимик, выпучил глаза и почти закричал:
– Нельзя! Дом - священное место семьи, и ты знаешь это, окаянный!
– Тогда хотя бы подойду к двери и постучусь. Дом начинается за стенами.
Мартин все еще зверски смотрел на Филиппа, но голос его прозвучал спокойно:
– Иди. Постучись, если думаешь, что тебе откроет ветер. Никого там нет.
– Тогда чего мы ждем?
– Можно мне с вами?
– Подала голос Ванесса. Слуга и священник посмотрели на нее. Последний - с явным неодобрением.
– Подожди здесь. Сдается мне, это не тот случай, где твоя помощь многое изменит.
– Урока не будет?
Слуга посмотрел на нее с изумлением. Мартин яростно и угрожающе.
– Это уже далеко не похоже на урок, Ванесса. Жди здесь и не иди за мной.
– Проговорил он отчетливо, Ванесса не слишком радостно кивнула в ответ.
Филипп зажег новый факел от старого, старый погасил. Чуть наклонился и толкнул дверку рукой. Вошел на территорию дома, прошел по протоптанной дорожке к крыльцу. Три пары глаз смотрели ему в спину. Три пары глаз смотрели, как он поднимается по одинокой ступеньке на крыльцо, встает перед дверью. Как он дотрагивается до ручки двери, держа во второй факел. Легонько тянет на себя. Дверь не поддалась. Ванесса заметила торжествующий взгляд Мартина, брошенный в спину алхимику, и стиснула зубы, чтобы не обозвать его старым идиотом.
Лекарь чуть толкнул дверь от себя, внутрь дома. Дверь приоткрылась. Изнутри повеяло, сквозняк принес с собой тот же запах, знакомый каждому лекарю. А вместе с тем солдату, бандиту и любому воину. Об волосы на затылке Филиппа теперь можно было уколоться.
Девушка поймала растерянный взгляд Мартина и незаметно злорадно улыбнулась. Конечно, не все люди строят избу так, чтобы можно было выти зимой, не боясь, что вход заметет сугробами.
Филипп сжал оголовье трости в одной руке, факел - в другой и вошел в темный дом, локтем приоткрыв дверь. Запах усилился. Казалось, что так воняла сама тьма. Лекарь вспомнил склеп под Маракатом и шумно сглотнул.
Подувший сквозняк закрыл за ним дверь, и он не услышал возмущенного голоса священника. Возмущенного и негромкого, как будто испуганного, почуявшего неладное.
Уже у порога Филипп понял, что случилось. Из дома несло болезнью и смертью. Однако смерть наступила не из-за болезни, Филипп был в этом уверен. За годы жизни он видел сотни трупов, и не все оставляла после себя прошедшая по селу или городу хворь. Некоторые были убиты другими людьми. Или чудовищами. Такие трупы, разодранные, иссеченные клинками или когтями, с оторванными конечностями, перегрызенными костями и вспоротыми животами пахли совсем другой смертью, ужасной, насильственной. В доме гробовщика стоял именно такой запах.
Свет факела осветил почти весь дом могильщика. Снаружи он вовсе не казался уродливым, чего нельзя было сказать о внутренностях дома. Изба оказалась одной большой неказистой комнатой с печью и самой необходимой мебелью. В сенях еще было относительно чисто. Дальше начинались беспорядок и хаос. Домашняя утварь была раскидана повсюду, мебель повалена, посуда разбита. Пол был весь в осколках. Дальняя дверь в противоположной стене, ведущая на задний дворик с огородом и садом, была открыта, она громко и мерзко поскрипывала на ветру. Окно в трех шагах от двери было разломано ударом чего-то тяжелого, те диагональные доски, что еще держались, треснули и прогнулись. На них Филипп разглядел кровь, и ему сразу стало не по себе. Кровь тонкими засохшими ручейками спускалась от провала в окне вниз, к стене и полу. Обзор закрывал упавший на бок стол поистине великанских размеров.
Филипп все еще стоял в сенях. Он думал, стоит ли звать кого-то, например, того послушника, или вовсе уйти. Все-таки он решил, что не стоит. В доме хоть и был бардак, кровь на окне, разбитая посуда и прочие следы борьбы, но в нем было тихо. Спокойно. Пусто. Не было ощущения гнетущей тишины и зловещего замирания стен, какое он испытал в склепах Мараката. Не было ощущения, что из темноты выпрыгнет стая трупоедов, стоит только немного отбиться от группы. В доме было пусто и спокойно. И это ощущение заставляло поверить, что следы борьбы были старыми. Но они не были.
Сразу после сеней на полу лежало коромысло с двумя ведрами. Оба были повалены на бок, одно держалось на плече, второе слетело с зацепа, лежало чуть поодаль. Возле первого на полу проступали следы разводов от высохшей разлитой воды. Возле второго их не было.
"Воду вылили в другом месте. Или выпили?"
Лекарь прошел чуть дальше, ближе к поваленному столу и окну. Рядом с рухнувшим буфетом с посудой осколки глиняной тары были перемешаны с кровью. Но кровь, как и осколки, лежали в стороне от общей кучи разбитой посуды.
"Она не выпала из буфета, когда его опрокидывали. Кто-то бросил посудой в другого человека. Атаковал или отбивался? Кровь холодная. Ее мало, артерии и вены не задеты. В кого бы не кидали посуду, он от этого не умер".
Так, подумал Филипп. Мальчик, который прибежал к нашему дому, просил помочь отцу. Второй сын бежал к церкви. Гробовщик, раз он болен, должен лежать в кровати, но кровать пуста. И на ней нет следов крови. Похоже, не так уж он сильно был болен, раз нашел в себе силы встать и отбиваться. И покинуть дом.