Чумщск. Боженька из машины
Шрифт:
– Нужно будет у слуги спросить. Как там его зовут? – поинтересовался Крашеный.
– Не знаю, он не представлялся. Но думаю Филимон, – уверенно предположил Усатый.
– Почему же именно Филимон? – удивленно спросил Крашеный.
– Похож больно, идет к нему это имя, – неопределенно сказал Усатый.
– А по мне так он больше к Василию тяготеет.
– Весьма спорное утверждение.
– Не изволите ли пари?
– Я весь к вашим услугам! Только необходимо оговорить условия! – оживился Усатый и даже приподнялся с кровати.
– В случае если он окажется Васей,
– Неприемлемо! Я вам её читал, а вы бессовестным образом осмеяли меня! Не бывать этому! – возмутился Усатый, густо покраснев.
– Если вы дрогнули пред честным пари, то не смею оказывать на вас никакого давления. Тем более что оно, может повредить вашу нежную натуру, – издевательски произнес Крашеный.
– Извольте выложить ваши новые ботинки против Филимона, – выкрикнул уязвлённый Усатый.
– Но они ведь вам будут малы! У нас разные размеры стоп! – хохотнул Крашеный.
– Ничего, я потерплю. Разносятся.
После недолгих взаимных препираний всё же вызвали слугу. Тот явился только через десять минут, с хмурым и приплюснутым выражением лица. Было понятно, что его оторвали ото сна. Хлебнувшие к этому времени из фляжки путешественники весьма порозовели и были настроены благодушно.
– А скажите нам, милейший, что ж ремонт Степаненковских бань и впрямь закончен? – издалека начал Крашеный.
– Года полтора как. Но не советую вам, – недовольно отозвался слуга.
– Это почему же так? – заинтересовался Усатый.
– Неприятности там происходят. Люди нехорошие обретаются.
По всему было видно, что слуга чего-то не договаривал и явственно юлил.
– Ну а если, предположим, мы сами из того же разряда… эм… лихих господ? Чего же тогда? – продолжал допытываться Усатый.
– Дело ваше. Я свое слово сказал. Только вы не очень-то похожи на лихих, если откровенно.
– А на кого же мы похожи? – настаивал Крашеный.
– Ясно на кого: на артистов или художников.
– А что много таких у вас в городе бывает? – осторожно поинтересовался Усатый.
– Заезжали-с.
– Ну, допустим. А ты нам лучше вот чего скажи, как тебя звать-величать, мил человек? – последнюю фразу Усатый произнес на старорусский манер, на что слуга обиделся и ответил:
– Как угодно, так и называйте. Мы люди не горделивые, а если мамка Филей назвала, так в этом моей вины нисколечко и нету, а насмешек я сносить не стану, – слуга капризно выпятил нижнюю губу и добавил:
– Ужинать к семи подадут, извольте не опаздывать, опять проманкируете все.
– Ага! – довольно крякнул Усатый, обрадованный своей победе.
– Скажите, Филимон. А имеется ли у вас хоть какое-то сносное образование? Научены ли вы чтению или письму? Умеете ль танцевать или складывать поэзию? – спросил раздосадованный своим поражением Крашеный.
– А какое это имеет отношение? – Филимон густо покраснел и нервно добавил, – Вы часом не полицейские? Только прибыли и моментально допрос учинили.
– Не огорчайтесь, мой юный друг. Мой коллега нисколько не хотел ранить вашей тонкой души. А справляется насчет вашего образования только по одной причине – мы заинтересованы в способных молодых людях, – сказал Усатый.
Филимон покраснел ещё гуще.
– Если вы по этой части в город прибыли – то не советую вам. У нас в Чумщске такое не заведено. А если вы станете с таким вопросом приставать к сиротам – то не ждите народного одобрения. Нехорошо это.
Кончив, слуга развернулся и вышел вон, не удосужившись даже прикрыть за собою дверь.
– Чего это он? Неужто обиделся? – спросил Крашеный.
Довольный Усатый вынул фляжку и рюмки, налил коньяку.
– Ну-с, за пари – самое удачное изобретение человека прямоходящего!
Когда чокнулись и выпили, Крашеный поглядел в окно. Филимон у брички разговаривал с ободняковским кучером, с уязвленною миной косясь в сторону нумеров.
– Точно сказать сложно. Вполне может статься, что таковы местные нравы. Предлагаю впредь не пытаться влиять на окружающую нас действительность, а стать, как бы это выразить, наблюдателями, слившимися с местными декорациями.
– И то верно. А то мало ли что на уме у этой публики.
До ужина оставалось несколько часов и путешественники решили обустроить кое-какие дела, а вместе с тем и осмотреть город.
– Заодно и новые ботиночки разношу, – довольно промурлыкал Усатый, на что Крашеный поморщился так, словно съел ведро испорченной брюквы.
II
Городок Чумщск был известного рода: главная улица – версты едва ли три в длину, сплошь состоящая из пологих подъемов и спусков – к которой вразнобой жалась дюжина узких кривых и пыльных улочек, лишь кое-где, кажется, в самых неожиданных местах, мощеных скверным булыжником. Дома были по большей части деревянные, с обшарпанными, увитыми плющом невзрачными террасками, растрескавшимися наличниками и ржавыми флюгерами-петухами на коньках крыш. Вся эта нехитрая декорация, как и водится в тех местах, утопала в зелени вековых дерев так, что в солнечный день пройти и с десяток шагов по любой из улиц, не попавши в густую тень, было крайне затруднительно. Над городком царила долгая гряда Дьявковых гор, – темно-зеленая, в иглах сосен, походящая на распластавшегося щетинистого аллигатора и окруженная синеватой дымкой. Этого аллигатора – если приглядеться – пронзал высочайший в стране и сотни раз воспетый местными пиитами пик Шядищева.
Туда-то с интересом и поглядывали, задравши головы и поминутно икая, наши господа, стоя на центральной площади городка в сени старого ясеня. Испивши чуть ли не по пять стаканов из приключившегося поблизости аппарата с газированной водою, они выглядели изрядно посвежевшими; костюмы их были старательно вычищены от дорожной пыли, лишь обувь, даже после небольшой прогулки, в силу вышеозначенных причин, имела крайне удручающий вид.
– Ах, негодяйство! – с досадою оторвался от разглядывания гор Усатый, сел на корточки и принялся энергично оттирать носовым платком свои новые лаковые туфли. – И откудова, интересно знать, в горном городишке так много пыли? Завозили, чтоль, ее сюда? Куда, спрашивается, смотрит власть? Почтенному господину здесь моцион позволителен разве что только на ходулях.