Чур, мой дым!
Шрифт:
— Послушай, шмакодявка, — сказал он. — Неужели ты думаешь, что если я училке подаю мел, так все теперь изменится?
Я удивился, что он заговорил об этом, и посмотрел на ребят. Кузнечик по-прежнему держался безучастно. Он что-то рисовал на тропе грязным ногтем большого пальца ноги.
Лисья мордочка Доходяги стала еще хитрее и противнее. Он быстро что-то жевал, нервно проглатывая и рыская глазами. Рыжий был мрачен и все еще поглаживал свои пальцы.
Лицо Дульщика раскраснелось, воспаленные
— Глазки строишь? — прошипел Клешня, заметив мой изучающий взгляд. — Я те сейчас такую смазь устрою… — И, не выпуская моей рубахи, Клешня занес растопыренную пятерню.
Медленно надвигались на меня длинные грязные пальцы, а сразу за ними — тонкие слюнявые губы в презрительной улыбке. Я дернулся так, что треснула рубашка.
— Обедать! Обедать! — закричали с горы.
Клешня опустил руку, повеселел.
— Твое счастье, что обедать, — сказал он. И уже ко всем: — Огольцы, надо бы жаренку устроить. Всю рыбу в кучу, а тетя Уляша приготовит. Верно я говорю, Доходяга?
— Она поджарит, это точно, — обрадовался Доход-Петрович. — Я с мамкой договорюсь.
Рыжий угодливо протянул свой кукан Клешне. А Кузнечик кисло заметил:
— Ей ведь тоже придется отвалить. — Он с явной неохотой отдал свой улов.
Тут четыре головля, пять пескарей и три красноперки, — пояснил Доходяга, протягивая свою долю. Дульщик стоял насупившись.
— А ты что не складываешься? Брезгуешь? — с наигранной обидой спросил Клешня. — Или думаешь, надую? Не бойся, зуб даю. Все будет по-честному, — великодушно пообещал он и потянулся к рыбе.
Дульщик отдернул руку.
— Это не себе, — глухо сказал он.
— А кому же? К Монашке подлизываешься? A-а, все понял, — обрадовался Клешня. — Училке, что ли? Молодец, молодец. Соображаешь. Я-то думал, что ты совсем чокнутый. Только у тебя ничего не получится, она не возьмет из твоих рук, — решительно заявил Клешня.
— Это почему? — удивился я.
— Грязные. И потом, что ей один кукан. Ей нужно всю рыбу, понял?
«Он, пожалуй, прав», — подумал я, хоть и очень жалко было расставаться с надеждой увидеть благодарные глаза Анны Андреевны.
— Давай, Дула, давай свою рыбу. Я скажу, что от всех, — пообещал Клешня.
Дульщик не протянул кукан, но и не стал сопротивляться, когда Клешня забрал улов.
— Ну что вы! — опять, заорали с горы. — Нам уже суп подают!
Клешня сорвался с места и, раскачивая куканы в обеих руках, побежал в гору. За ним устремились Рыжий, Кузнечик и Доходяга. Они так закричали, засвистели, что я понял — нас провели. Мальчишки или сами съедят рыбу, или подарят только от себя. Дульщик, видно, тоже об этом подумал. Он бросил удилище и с неожиданной прытью помчался вдогонку, настиг Клешню и схватил свой кукан.
Клешня обернулся и так пнул Дульщика, что тот отлетел, покатился по склону и распластался лицом вниз. Я подбежал к Дульщику. Рубашка на нем заголилась, видно было каждое ребро. Плечи вздрагивали. Одной рукой Дульщик обхватил голову, а в другой сжимал голавля с разорванными жабрами.
— Мы еще с ними поговорим, — сказал я. — Идем в столовую.
— Сам иди. Пусть подавятся, шкурники! — с ненавистью выкрикнул Дульщик. — Иди, иди отсюда, без тебя обойдусь, — рассердился он и на меня.
— Как хочешь, — буркнул я и тоже рассердился.
«А что он орет? Я тут при чем? Я сделал все, что мог… Все, что мог? Ведь врешь, врешь. Ты поступил подло, ты трус, а теперь оправдываешься. Ты…» И чем больше я мысленно выговаривал себе всю правду, тем ожесточеннее сердился на Дульщика.
— Ребята, обедать! — услышал я голос Анны Андреевны.
Она подошла к нам, спросила:
— Что такое? Что случилось?
— Да вот… — сказал я неопределенно. — Мы бежали…
— И я упал, — сказал Дульщик, поднимаясь с земли.
Лицо у него было заплаканное, с грязными разводами под глазами и на щеках.
— Вечно вы носитесь сломя голову, — возмутилась учительница. — На кого ты похож? Стыдно смотреть.
Дульщик на самом деле выглядел жалким, но слова учительницы мне были неприятны. «Она не должна так говорить о нем», — с обидой подумал я, глядя на Дульщика.
Вот он хмуро сопит и втискивает рубаху под мочальный ремень, все не выпуская из руки красноперого голавля с разорванными жабрами.
— Зачем тебе эта дохлая рыба? — брезгливо спросила Анна Андреевна.
— Он их сырыми хавает, — пискнул сопливый шкет.
Возле нас уже собралось человек десять пацанов и девчонок. Они засмеялись.
— В самом деле, зачем и откуда она у тебя? — переспросила учительница.
— Я рыбачил, — глухо выдавил Дульщик.
— И всего лишь одну рыбешку поймал? — удивилась она.
— Не одну, я много поймал.
— У него целый кукан, — подтвердил я.
— Тогда где остальные?
— Он их съел, сырыми съел. Он всегда так делает, — опять съехидничал мокроносый коротышка.
И опять все засмеялись. Всем очень хотелось поразвлечься. Ведь этот недотепа Дульщик всегда жалок и смешон. Вот он все еще заправляет рубашку в брюки, и нельзя не улыбнуться, глядя на неуклюжее торканье его пальцев. А лицо — грязное, испуганное, с крупным синим пятном на лбу — тоже выглядит забавно. И еще он очень похож на сгорбленного косолапого старикашку. И еще он такой доверчивый, что не сразу понимает, когда его разыгрывают. А когда поймет, тогда уже поздно — все вдоволь нахохочутся.