Чуть-чуть считается
Шрифт:
– Кажется, – прогудел в ответ Федя, не поднимая глаз. – Ясное дело, мы и есть самые первые вруны. Ещё хуже, чем Люба. В сто раз хуже, чем она.
– Почему же в сто-то? – не понял в свою очередь дядя Андрюша. – Ведь у вас действительно вроде Люба заводилой была.
– Потому, – сказал Федя, – что она девочка. И ещё потому, что когда про человека говорят плохое, а его тут нету, так это вообще…
– Что вообще? – сообразив, в чей огород кинут камень, спросил Витя. – Получается, я про неё тут наговариваю. А ты не наговариваешь.
– Ясно, наговариваешь. – прогудел Федя.
– Ах, так! – возмутился Витя. – А ты сам у Ивана Игоревича что сегодня в кабинете сделал? Защитничек! «Когда про человека говорят плохое, а его тут нету…»
– Что я сделал? – насупился Федя.
– Ничего! – закричал Витя. – Справедливый какой нашёлся!
У ребят, кажется, назревал конфликт. Но дядя Андрюша быстро притушил его и расставил всё по своим местам.
– Будет вам! – цыкнул он на ребят. – Будет! Ишь мне тоже. Оба, выходит, виноваты, раз друг на дружку кидаетесь.
Но почему это, интересно, оба? Почему? Разве Витя был в чём-то хоть капельку виноват? Хоть на самую маленькую капелюшечку?
Глава восемнадцатая
ПОЧЕМУ УХОДЯТ ПАРОХОДЫ
В четвёртом классе беды забываются быстро. Уже на другой день после того неприятного разговора с дядей Андрюшей как-то так само собой получилось, что друзья вновь отправились из школы вместе. До Дегтярного переулка Витя, Люба и Федя добрели молча. А у водоразборной колонки Федя сказал:
– Зайдём?
И Люба с Витей взяли и молча пошли к кособокому Фединому дому.
Под окном Фединой каморки цвела старая вишня. Она загораживала свет. И в каморке стоял полумрак.
– Зажечь? – сказал Федя, посмотрев на лампочку под потолком.
Ему не ответили. И он не стал зажигать. Зачем? За окнами весна. Теплынь. Солнце вовсю. А тут… лампочка.
В каморке слева у стены вместо стола – верстак. Армии разноцветных пластмассовых солдатиков расположились по обе стороны верстака, на потёртых временем голых досках. Одна армия с одной стороны, другая – с другой.
Витя с Федей быстро привели в полную боевую готовность все средства нападения. Средств нападения не так уж и много – две пушки.
Стволы орудий грозно наведены на врага.
Всё, как всегда.
Готово? Трах, бах! Поехали!
Пушки у Вити с Федей одинаковые. Пружинки в стволах равной силы. Только Витя стрелял из своей пушки красным карандашом, а Федя – синим. Чтобы не перепутать. Вставишь в ствол карандаш, оттянешь пружинку, прицелишься:
– Трубка сто восемнадцать! Прицел двадцать четыре! Огонь!
Бац! Несколько солдатиков лежат. Которые лежат, считаются убитыми. Всех упавших – в медсанбат, к главному врачу фронта Любе Агафоновой. Она – один врач на две воюющие стороны. Медсанбат один и главный врач – один. Люба справлялась одна
И ещё: на два фронта – один полевой телефон. Телефоном пользовались по очереди. И всегда, по Фединому настоянию, начинала Люба. Она сообщала по телефону о количестве убитых и раненых, отправляла на фронты пополнение.
– «Первый»! – крутила она ручку телефона. – Вы меня слышите, «Первый»? Принимайте пополнение. Вылеченные бойцы возвращаются в строй.
– Говорит «Первый»! – гудел в трубку Федя Прохоров. – Приказываю стоять до последнего! Ни шагу назад! Патронов и снарядов не жалеть!
Витя не придерживался телефонной конспирации. «Первый», по Витиному мнению, звучало не очень. «Командующий фронтом» звучало лучше.
– На проводе Командующий фронтом! – прижимал Витя трубку к уху. – Слушай мой боевой приказ. Усилить артиллерийскую подготовку. Приготовиться к решительной атаке.
Пушка у Вити была наведена точно на цепь только что вылеченных бойцов. Трах! Красный карандаш ворвался в цепи врага. Пять солдатиков полетели вверх тормашками. А каждый солдатик – целый полк.
– Товарищ Командующий фронтом! – закричал сам себе в трубку Витя. – Докладывает начальник разведки. По нашим оперативным данным уничтожено пять полков противника.
– Не пять, а четыре, – поправил Федя, ставя на ноги одного почти совсем свалившегося солдатика.
Солдатик почти совсем свалился. Если бы не стоящая рядом секретная баллистическая ракета – флакон из-под одеколона «Красный мак», – он бы обязательно упал. Но ракета ему помешала упасть. Он на неё как бы немножечко прилёг. Витя так об этом и сказал. И почти совсем спокойно сказал. Однако Федя всё равно тут же Вите возразил. Он никогда не мог, чтобы не возразить.
– Она ему не помешала, – возразил Федя. – Она его спасла.
Когда Витя с папой не попали прошлый раз в цирк, получилось примерно так же. Федя из-за ничего сразу полез в спор. Прямо никакой с ним не было возможности. Федя полез в спор, а Витя с папой опоздали на теплоход.
– Да упал же твой солдатик! – возмутился Витя. – И совсем бы свалился, если бы не пузырёк.
– Какой пузырёк? Баллистическая ракета, – сказал Федя. – Солдатик чуть-чуть упал, а не совсем. Он вот так стоял. Видишь? Вот так, боком.
– А чуть-чуть у нас не считается, – полезла на защиту Феди Люба. – У нас считается, когда совсем.
– Чего чуть-чуть-то?! – заорал Витя. – Он у вас, выходит, чуть-чуть умер, а не совсем? Да? Так не бывает! Пароходу не важно, на сколько ты опоздаешь – на минуту или на час. Пароход всё равно уйдёт без тебя. Пароходу чихать, что ты опоздала чуть-чуть.
– Разве пароходы умеют чихать? – сделала очень удивлённый вид Люба. – Скажите пожалуйста. Вот не знала.
– При чём тут «чихать»? – взвыл Витя. – С вами же совершенно невозможно разговаривать! Так не бывает, чтобы люди умирали чуть-чуть! Поэтому, раз он упал, значит, считается!