Чуж чуженин
Шрифт:
Всеславна ощущала себя посрамлённой и униженной, и она дорого бы заплатила, чтобы поквитаться с этим задавакой.
— Я помытчик князя Любомира, — неожиданно прервал мрачные думы девушки незнакомец. — Полесую для него, зверя бил раньше, нынче соколов да кречетов помыкаю.
— Полесуешь на Медынской земле? — возмутилась Мстиша.
— Что ж ты, княжна, про докончание о соколином пути не слышала? Зазимцы могут птицу ловить в Медыни, а медынцы в Зазимье. Добывал князю кречетов, домой возвращался, а по дороге нагнал ваш поезд. Думал пристроиться к нему, да смотрю,
Мстислава потупилась. Как-то она будет объясняться с Хортом?..
Стоило ей только вспомнить о воеводе, как впереди за зарослями замаячили светлые палатки становища. Сердце застучало где-то в самом горле.
— Спусти меня, — сквозь зубы приказала Мстиша.
— На больную ногу? — хмыкнул чужак, не думая останавливаться.
— Немедля спусти меня! — рассерженно повторила княжна и со всей мочи пихнула его кулаком в грудь.
Скорее от неожиданности, чем по её велению, он поставил девушку на землю, успев в последний миг подхватить под локоть, не давая Мстише всем весом навалиться на вывихнутую лодыжку.
— Неужто думаешь, пристало княжеской дочери, чтобы её на руках из лесу бирюк обросший выносил?
Её спаситель хохотнул, будто услышал понятную лишь ему одному шутку.
— Вели прислать за мной чернавок, — хмуро распорядилась Мстиша, не понимая причины странной весёлости чужака и предпочитая не замечать её. — А тебе за то, что спас меня, обещаю вознаграждение. Проси, чего пожелаешь, — высокомерно добавила она.
— За щедрость твою, княжна, — поклонился незнакомец, — да воздадут тебе боги.
Мстиславе показалось, что даже нынче, поминая богов, он всё равно смеялся над ней. Человек уже сделал шаг вперёд, чтобы позвать подмогу, когда Мстиша остановила его:
— Как кличут тебя, помытчик?
Чужак застыл вполоборота, и низкое рассветное солнце заиграло в медово-зелёных глазах. Кажется, он задумался на миг, прежде чем с неизменной усмешкой ответить:
— Кличь, княжна, как матушка нарекла, Нелюбом.
5. Перепутье.
К облегчению Мстиславы, ей не пришлось сразу объясняться с Хортом. Он лишь мрачно смотрел издали, как девушки заводили княжну в палатку, но пасмурный взор воеводы не обещал ничего доброго.
После того, как переодетую, умытую, отпоенную горячим взваром и сытую Всеславну уложили на подушки, она выгнала всех, кроме Векши.
Запавшие глаза чернавки казались огромными на осунувшемся лице, и Мстиша удивилась:
— Ишь, как похорошела с гребты.
Векша быстро вскинула на княжну изумлённый взор.
— Что взглядываешь? — фыркнула Мстислава, заглушая подспудную вину нарочитой грубостью. — Небось, очей не сомкнула ночью, а глазищи стали в пол-лица. Откуда что взялось только. Ну, рассказывай.
Векша на миг опустила затрепетавшие ресницы вниз, справляясь с собой.
Что она могла рассказать своей госпоже? Как она стояла на краю леса ещё долго после того, как шаги княжны затихли в ночной тишине? Как выплакала все слёзы? Как боролась с собой, чтобы не побежать следом? Как, наконец, на рассвете, заслышав далёкий волчий вой, забыв страх, бросилась в шатёр Хорта?
Он не спал, расхаживая взад и вперёд между тонкими полотняными стенами, точно зверь, запертый в тесной клетке, и лишь коротким взмахом руки отозвал метнувшихся остановить девушку стражников.
Ей стоило только взглянуть на воеводу, чтобы понять: он знал. И был в гневе. Не просто в гневе, в бешенстве, и в какой-то миг Векше показалось, что Хорт ударит её. Было даже странно, что кто-то настолько высший её по положению может сдержать ярость и не выместить её на первом, попавшем под горячую руку.
Но что-то в глубине серых грозовых глаз на толику смягчилось, и Векша смогла сглотнуть подступивший к горлу ком.
Хорт сделал два шага, подходя к девушке почти вплотную. Он не отрывал от её лица пристального взора. Зазимец не задавал вопросов, не кричал. Просто смотрел. Так, словно хотел проникнуть в её голову, так, словно то, что он искал в глубине зрачков Векши имело жизненное значение, словно он решал для себя нечто очень важное.
А потом на самое короткое мгновение девушке показалось, что она почувствовала легчайшее, совсем невесомое — будто кто-то пёрышком провёл — прикосновение к пальцам. Векша не осмелилась опустить глаза на свои руки. Ей было страшно узнать, что это всего только морок, навеянный бессонной ночью, но ещё страшнее было увидеть, что всё происходило взаправду.
— Оглохла ты что ли? — раздался недовольный голос Мстиславы, вернувший служанку в действительность.
Откашлявшись, Векша сипло проговорила:
— Твоя взяла, госпожа. Воевода сказал, что повернёт на Осеченки.
????????????
Они выехали на следующее утро после устроенного переполоха. Не мытьём, так катаньем Мстислава добилась своего, но отчего-то она не чувствовала желанного облегчения. Хорт сделал вид, будто не разглядел в Мстишином исчезновении побега, и все притворились, что княжна просто заблудилась в лесу. Воевода объявил, что Пресветлая, не иначе, своим перстом указывает обозу правильную дорогу, поэтому ничего другого, как повернуть на Осеченское капище ему не остаётся. Но Всеславна прекрасно знала, что Хорт не поверил ни единому её слову, и его потакание Мстишиной прихоти выглядело подозрительно.
И пусть теперь поезд направлялся в Осеченки, эти мысли омрачали торжество девушки. У Хорта явно было что-то на уме, и Мстислава не могла отделаться от тревожного чувства. Ко всему прочему нынче рядом с предводителем зазимцев на своей гнедой лошадёнке ехал, словно нарочно мозоля ей глаза, Нелюб. На его правом плече величаво восседал заклобученный ястреб.
Только бы добраться до места. Сновид уже давным-давно дожидается её, и до встречи с милым оставалось всего ничего. Мстислава была рада наконец отделаться и от злосчастного воеводы, и от неотёсанного помытчика, которому она вдобавок ко всему оказалась обязана. Слава Всевышней Матери, после Осеченок княжна больше никогда в жизни не увидит ни того, ни другого. Впрочем, отец учил её всегда расплачиваться со своими долгами.