Чужак в чужой стране
Шрифт:
— Так где там опора?
— Да надо смотреть в другую сторону, — отвечал мальчишка, — у них такое освещение.
— Ну, достаточно, волшебная принцесса, — произнес доктор Аполлон. — Дайте руку, просыпайтесь!
Он помог ей принять вертикальное положение и спуститься на сцену.
(«Видел, куда она встала? Вот там и спрятана опора! Фокус, вот и все!» — довольно добавил мальчишка.)
А волшебник продолжал:
— Теперь, друзья, послушайте нашего ученого лектора, профессора Тимошенко…
Тут вмешался ведущий:
— Не расходитесь! Лишь на нашем представлении, с одобрения Совета университетов и Департамента безопасности этого
Вот и конец представлению. Работники сцены начали убирать реквизит. Утром нужно было успеть на поезд, поэтому служители торопились.
Ведущий-владелец-управляющий вошел в палатку, покончив с представлением.
— Смитти, не уходи. — Отдав волшебнику конверт, он прибавил: — Парень, мне жаль, но ни ты, ни твоя жена не поедете с нами в Падуку.
— Знаю.
— Слушай, тут нет ничего личного — мне нужно позаботиться о цирке. У нас будет выступать пара экстрасенсов. Они отлично читают мысли, а потом она занимается френологией и гадает по рукам, а он жонглирует мячом… Я не давал вам гарантии на весь сезон.
— Знаю, — согласился фокусник. — Мы не в обиде, Тим.
— Ну, я рад, коли так. — Ведущий заколебался. — Смитти, можно дать тебе совет?
— Буду рад получить от тебя совет, — просто ответил фокусник.
— О’кей, Смитти, трюки у тебя отличные. Но трюки — еще не волшебство. Они для тебя не главное. Ты ведешь себя, как клоун — занимаешься своим делом и не мешаешь другим. Но ты не циркач. Нет в тебе чего-то такого. Настоящий волшебник без труда заставляет разинуть рот — просто вынет монетку из ниоткуда. Ну, вот левитация, я-то не видел лучшего, но публика остается холодна. Психологии не хватает. Возьмем меня, я и монетку-то не достану… И номера у меня нет, но зато я знаю публику. Знаю, чего им хочется, даже когда они сами этого не знают. Это — умение показать товар лицом, будь ты политиком, или проповедником, который молотит кулаком по кафедре, или волшебником. Узнай, чего хочет публика, — и можешь оставить половину реквизита в чемодане.
— Я уверен, ты прав.
— Знаю. Они хотят секса, крови и денег. Крови мы им не даем, но оставляем надежду: вдруг глотатель огня или кидающий ножи ошибется. Денег тоже не даем, но поощряем мелкое жульничество, — и сами его допускаем. Мы не даем и секса, но почему семь из десяти покупают билет на заключительное действо? Чтобы поглядеть на голую бабу. Правда, он ее не видит, но все равно уходит счастливый. Ну, что еще их привлекает? Тайна! Им хочется думать, что мир — нечто романтичное, хотя они знают, что это не так. Вот в чем твоя работа. Ты просто еще не научился… Черт, сынок, они знают, что твои трюки — подделка, но им хочется верить, что тут все взаправду, и ты должен им помочь. Вот чего тебе не хватает.
— Как же мне научиться, Тим?
— Черт возьми, ты должен понять все сам. Но… Ну вот твоя идея, развесить афиши с надписью «Человек с Марса». Нельзя предлагать зрителю то, чего он не проглотит. Они же видели настоящего Человека с Марса, на фото или по стерео. Ты малость похож на него, но будь ты даже его близнецом, зритель-то знает, что в нашем дешевом представлении он участвовать не станет. Все равно что вместо шпагоглотателя написать «Президент Соединенных Штатов». Зритель хочет верить — но он не позволит тебе измываться над его умом, каков бы он ни был… Даже у зрителя есть мозги ну, или что-то вроде того.
— Запомню.
— Много болтаю — ведущий привыкает болтать. Ну вы справитесь? Денег-то хватит? Зря я, конечно, но… может, дать взаймы?
— Спасибо, Тим. Мы проживем.
— Ну, не пропадайте, ребята. Пока, Джилл. — И он поспешил прочь.
Из-за кулис появилась Патриция Пайвонская в халате.
— Детки? Тим отменил ваш номер?
— Мы сами собирались уезжать.
— Я вне себя, готова все бросить.
— Ну что ты, Пэт!
— Оставлю его без заключительного номера! Пусть-ка поищет кого другого!
— Пэт, Тим прав. Я не умею показать товар лицом.
— Ну… мне будет вас не хватать. О Господи! Слушайте, до утра мы свободны, почему бы вам не пойти ко мне в палатку и не посидеть со мной?
— А лучше, Пэтти, пойдем к нам, — предложила Джилл. — Хочешь помыться в настоящей большой ванне?
— Ну, тогда я возьму бутылку.
— Нет, — возразил Майк, — я знаю, что ты пьешь, у нас есть.
— Ладно, вы ведь в «Империале», да? Мне нужно проверить своих деток да сказать Пышке, что я ухожу. Через полчасика, ладно?
Они поехали к себе, Майк сидел за рулем. Городок был маленький, там не было роботошоферов. Майк вел очень точно, впритирку втискиваясь в промежутки между машинами, которых Джилл даже не видела, пока они не оказывались позади. А он справлялся без труда. Джилл старалась освоить умение Майка растягивать время, так что жонглирование яйцами или езда в час «пик» становились легким делом, потому что все происходило, как при замедленной съемке. Странно, подумалось ей, ведь всего несколько месяцев назад этого человека ставили в тупик шнурки от ботинок.
Они не разговаривали, потому что сложно было общаться, пока мысли текли по разным временным потокам. Джилл размышляла о только что покинутой жизни, вспоминая и лелея мельчайшие подробности, и по-марсиански и по-английски. Всю жизнь, до встречи с Майком, она повиновалась тирании часов: сначала — маленькой девочкой в школе, затем — девочкой побольше в школе посерьезней, потом — под давлением больничного режима.
На карнавале, в бродячем цирке все было иначе. Помимо того, что приходилось несколько раз в день стоять в причудливой позе, изображая красавицу, ей не приходилось делать что-либо еще в строго определенное время. Майку было все равно, ели они раз в день или шесть раз, и его удовлетворяло все, что она делала по дому. У них была собственная палатка; во многих городах они даже не покидали цирк от начала и до конца представлений. Это было их гнездо, куда не могла дотянуться рука внешнего мира.
Конечно, каждый раз им приходилось сталкиваться со зрителями, но Джилл легко усвоила точку зрения циркачей: зрители не люди, их единственная функция в жизни — выдавать деньги.
Сейчас они были счастливы. Но поначалу им пришлось сложновато. Майка то и дело узнавали, иногда трудно было отцепиться от приставал, и не только от газетчиков, но и от бесконечного количества людей, считавших, что они имеют право что-то требовать от Майка.
Но вскоре Майк сдумал черты лица по-новому, вид у него стал более зрелым, появились и другие перемены. Эти меры, а также то, что они бывали в местах, где Майка не ожидали, позволило им добиться уединения. Примерно в то же время, когда Джилл в очередной раз звонила домой, Джубал предложил распространить слухи в качестве прикрытия — и через несколько дней Джилл прочла, что Человек с Марса удалился от мира в Тибетский монастырь.