Чужаки
Шрифт:
Чтобы хоть чем-то помочь девушке, Алексей поднялся на крыльцо, стащил с другого конца веревки второй половик и, открыв Машутке двери, зашел в избу. Когда Машутка положила к подпечку дрова, он подал ей принесенный половик и, улыбнувшись, спросил:
— Сильно я надоел тебе, Маша?
Девушка вздрогнула и с удивлением посмотрела на Алексея.
— Нет, нисколько, откуда ты это взял?
— Как откуда? Вижу, ты недовольна, сердишься…
— А тебя это очень трогает? — прищурив глаза, серьезно спросила Машутка.
— Конечно.
Машутка
— Выдумываешь ты, вот что.
В сенях она встретилась с Сергеем, и Алексей услышал, как девушка возбужденно говорила:
— Ходит. Убираться мне помогал. Знаешь, Сергей, он такой добрый…
Что сказала дальше Машутка, Алексей не слышал. Но и того, что он успел услышать, было достаточно, чтобы в груди у него радостно застучало.
Женщины ушли готовить ужин, Алексей с Пустоваловым задержались во дворе около гнедого. Похлопав лошадь по крупу, Пустовалов сказал:
— Хорош конь. Смотри, какая сильная грудь, какие сухие тонкие ноги. Быстрый, выносливый, видать, еще и умный. Недаром Машутка за ним так ухаживает. А может, ради хозяина, — ухмыльнулся Пустовалов.
Алексей смутился и ничего не сказал.
— Да-а, — продолжал Пустовалов. — Не пойму, что с ней случилось. Раньше ни на минуту не умолкала, а теперь ее словно кто подменил. За две недели и десяти слов не сказала. Это ты ее, наверное, перепугал, — и он шутливо погрозил Алексею пальцем.
После ужина все вышли посидеть под окном. Из-за горы поднималось багровое зарево, пахло гарью, где-то горел лес. Поднимая пыль, по улице проскакал патруль, и на сердце каждого, кто видел настороженные фигуры красноармейцев, стало тревожно.
Через несколько минут у школы послышались громкие голоса. Это расквартированные там красноармейцы, поужинав, высыпали на площадь.
— Васька! — выделяясь из общего шума, послышался молодой звонкий голос. — Васька! Сколько тебя еще ждать? Давай бегом, — и потом тот же голос крикнул еще громче:
— Тихо! Тихо, говорю! — Шум стал постепенно стихать, и, вдруг взметнувшись, зарокотал звучный бас.
Ревела буря, дождь шумел. Во мраке молнии блистали…Десятки голосов подхватили песню, и понеслась она могучая, гордая по улицам и горам Златоуста.
Прислушиваясь к песне, Алексей смотрел на сидящую рядом с ним Машутку. Казалось, она забыла об Алексее, обо всем, кроме песни.
— …На подвиг и на бой зовущий, — переливаясь звенел тенор, поднимаясь над десятками других голосов.
Машутка, наконец, повернулась к Алексею.
— Вот это песня… Я никогда еще такой не слышала.
Кончилась песня так же неожиданно, как и началась.
Сергей поднялся со скамейки, вздохнул.
— Сидите, вам завтра не на работу, а я пойду.
Когда Алексей и Машутка остались одни, она заговорила первой.
— Умеют же люди так хорошо петь. Мне кажется, все они такие славные, а им надо идти на войну. Там ведь убить могут. — И она с тревогой посмотрела Алексею в глаза.
— Не только могут, но, наверное, многих убьют. На то и война, чтобы убивать, — вздохнув, грубовато ответил Алексей.
Машутка задумалась и долго сидела молча, потом снова повернулась лицом к Алексею и тихо продолжала:
— Вот и ты воевать идешь, — и, зябко пожав плечами, добавила:
— Страшно… Поедем лучше к нам в Гавриловну.
— Что же я там буду делать? — удивленно спросил Алексей.
— Жить. Алексей рассмеялся.
— А кормить меня будешь?
— Сам будешь есть, не маленький, — ответила Машутка и, нежно заглядывая ему в глаза, добавила, — если понадобится, буду и кормить. — А теперь пойдем, спать пора.
Алексей поднялся, взял девушку за плечи и, притянув к себе, сказал:
— Какая ты, Маша!..
— Какая? — волнуясь, переспросила Машутка.
— Хорошая! Но в Гавриловку я все равно ехать не могу, — и, опуская руки, добавил:
— Не сердись, Маша. Не то что не хочу, а не могу.
Алексей видел, как потемнело лицо Машутки, как дрогнули брови. Он хотел задержать ее, успокоить, рассказать, почему он так сказал, но она отвернулась и, не оглядываясь, медленно пошла во двор.
В эту ночь Алексей долго лежал с открытыми глазами. «Ну почему-я не сказал ей, что люблю ее. Почему? — спрашивал он себя. — А для чего? Завтра или послезавтра на войну, а там всяко бывает… Уж лучше пусть узнает об этом потом, когда вернусь, — решил Алексей, но тут же заколебался. — А что если… Если я с ней все-таки поговорю».
Хозяева ушли на работу еще до восхода солнца. На заводе заканчивалось изготовление комплекта оружия. Рабочие работали от зари до зари. Нужно было торопиться. Враги окружали Златоуст с трех сторон, положение Советской власти на Урале ухудшалось с каждым днем.
Умывшись, Алексей подложил в шумевший еще самовар углей, надел железную трубу и нерешительно открыл дверь в сени. Машутка спала, раскинув руки и шевеля пухлы-1 ми губами, чему-то улыбалась. Алексей долго стоял на пороге, не решаясь сделать еще одного шага. Решившись, наконец, он подошел к кровати, нагнулся и поцеловал Машуткину руку. Открыв глаза, она быстро поднялась и, взглянув на стоящего около кровати Алексея, с укоризной спросила:
— Тебе не стыдно?
«Ну вот и все, — решил Алексей. — Теперь ясно, что она меня не любит». Однако он не ушел, а присел на край постели, чтобы сказать ей, что сегодня уходит в штаб отряда.
Машутка сидела поджав ноги, глаза ее были опущены.
— Маша! — сказал Алексей. — Спасибо тебе за все, что ты для меня сделала…
— Ты уже уходишь, — перебила его Машутка, — неужели уходишь?!
Взглянув в ее глаза, Алексей понял: она не хочет с ним расставаться, он ей дорог.
— Вот видишь, Маша, — радостно сказал Алексей, — а я думал, что только я тебя люблю…