Чужаки
Шрифт:
Затем он осторожно свернул его, бережно разгладил широкими, жесткими ладонями и продолжал:
— Вот оно, оказывается, в чем дело, товарищи! Врасплох хотели застать нас иностранные захватчики, да не вышло у них. На внутреннего врага нашего надеются, но и это не получится. Теперь-то мы знаем, что надо делать, видим, кто нам враг и кто друг. Вы в деревню едете… Бедно та, батраки — это и есть Советская власть в деревне. Но тот, кто трогает середняка, он или ничего не понимающий дурак, или враг. Ну, а с кулаками разговор короткий. Их сопротивление нужно раздавить. Это они, пользуясь темно той крестьян, натравливают середняков на Советскую власть, это они хотят уморить нас
…На первое собрание в небольшом поселке Алексей пришел с представителем местной ячейки. Несмотря на позднее время, в школе застали человек тридцать спорящих мужиков. Когда входили в помещение, разговор вел бородатый рыжий мужик с черной повязкой на глазу, в грязной холщовой рубахе. Он энергично размахивал кулаками и говорил, как видно, давно и трудно, его волосы и лицо были мокры от пота.
— До какой поры это будет? — с озлоблением выкрики вал одноглазый. — Гляди, до чего дожили. — Он ткнул ку лаком в стоявший на столе глиняный черепок, на котором мигало крошечное пламя светильника. — Керосина для лампы и то нет. Чаю месяцами не видим. А им давай и давай! У Проки вчерась все имущество забрали. Нашли кулака. Мне грозить начинают. Иди, говорят, в коммунию, а то плохо будет… А я не хочу. На черта мне та коммуния сдалась? — Увидев стоящего в дверях Алексея, оратор запнулся, неловко прокашлялся, но тут же оправился и грубо спросил:
— Кто такой будешь? Поди новый налог привез?..
Алексей подошел к столу. Поздоровавшись, сел на табуретку. Одноглазый смерил его недоверчивым взглядом и бочком отодвинулся в темноту. В комнате на минуту воцарилась неловкая тишина. Алексей поднялся, всмотрелся в лица мужиков. Все они показались ему одинаково мрачными.
— Я из города, товарищи, — как мог спокойно сказал Алексей. — Поговорить с вами приехал.
— Видим! О налоге, значит. Мало еще грабите, — послышалось из угла.
— И о налоге, и о другом, — спокойно ответил Алексей, — а главное, о том, чтобы вы поняли политику Советской власти в деревне.
— Давно поняли, давно! — послышалось сразу несколько недружелюбных голосов.
— Скоро совсем без штанов оставите.
— Говорите одно, а делаете по-другому.
— На черта с ним толковать, выпроводить его отсюда!
Крики все усиливались, некоторые вскочили, затопали ногами, кто-то поднял костыль.
Алексей вынул кисет, положил на стол и спокойно, по-хозяйски, уселся на табуретку. Но когда начали кричать, что его надо выбросить в окно и выгнать из поселка, он снова поднялся и громко сказал:
— Товарищи! Я уполномоченный губкома партии, при ехал к вам обсудить обращение товарища Ленина.
Услышав о Ленине, собравшиеся стали сбавлять тон. Крики постепенно затихли, вскочившие на ноги стали садиться на свои места. Но один голос продолжал:
— Ленин-то говорит одно, а вы делаете другое. На словах вроде за середняка, а на деле шкуру с него сдираете…
— Нет, товарищи, — выждав, когда говоривший умолк, громко сказал Алексей. — Это не мы так делаем, а вы сами.
— Эва, хватил! Да что мы дураки, себе хуже делать?
— Вот не дураки, а так получается, — ответил Алек сей, — давайте-ка разбираться. Тогда и установим, кто прав, а кто виноват.
Собравшиеся приутихли. Алексей продолжал:
— Укажите мне хотя один закон или распоряжение Советского правительства, которое было бы направлено в обиду середнякам. Нет таких законов и распоряжений тоже нет.
— А Проню! Проню-то обобрали как липку, — крикнул одноглазый мужик. — Вот тебе и закон…
— О Проне я вам вот что скажу. Если он не кулак…
— Какой там кулак! — закричало сразу несколько голосов так сильно, что фитилек в черепке замигал, как будто бы его вынесли на ветер. — Своим трудом живет, батраков сроду у него не было. Самый настоящий трудовик!
— Так вот, если он не кулак, — продолжал Алексей, — даю вам слово, что завтра же ему вернут все до единой нитки. Извинятся перед ним, а виновных еще строго накажем. Накажем и тех, кто в коммуну силком гонит. За такое дело судить будем.
— Во! — крикнул одноглазый. — Это другой коленкор. Давно бы так надо, а то что это такое в самом деле…
К столу подошел невысокий в рваном зипуне, в стоптанных солдатских ботинках мужичок. Погладив редкую бородку, он погрозил сидящим пальцем и не торопясь заговорил:
— А я вам что говорил? Не может Советская власть супротив середняков пойти. Они ей не враги. Товарищ из города правильно говорит «сами виноваты». Это ведь местные власти куролесят. А кто их выбрал? Мы же сами власть им над собой дали. Нам их и к порядку призвать положено, а не огулом на Советскую власть лаять. — Он стукнул в грудь кулаком, — повысил голос: Мы своей кровью эту власть добывали. Она нам землю дала. А кто справедливые цены установил? Кулаков слушаем. А им Советская власть нож в горло. Пользуются нашим ротозейством.
Вот, значится, сами и виноваты…
Алексей качнул головой в сторону говорившего мужика и, извинившись перед ним за то, что перебивает, сказал:
— Правильно говорит товарищ. Не может Советская власть середнякам вред делать. Не может! Рабочие, батраки, бедняки — союзники середнякам. Они должны не обижать, а помогать им. И будут помогать. А середняки должны Советскую власть поддерживать и защищать. Это наша народная власть. Отдельные ошибки отдельных людей — дело поправимое. Только зевать не надо, а вовремя пресекать их. Если кулаки возьмут в деревне верх, то не только бедноте, но, и середнякам не поздоровится. Землю придется отдать, и снова золотопогонников на шею себе посадить. Выбирайте, кто вам дороже — помещики и кулаки, или свой брат трудовой народ? Подумайте как следует. К столу снова подошел одноглазый мужик.
— А что тут больно думать? — сказал он, широко раз водя руки. — Мы не супротив Советской власти, а супротив безалаберщины. Делайте вот так, как сейчас говорили, и мы встанем за вас горой. Кулаки, конечно, каждую щелку видят, куда клин можно вбить. Неграмотностью нашей пользуются. Почаще бы вот так-то приезжали к нам, оно, глядишь, и подружнее бы дело-то пошло. — И он подал Алексею жилистую, корявую руку. — Спасибо за добрые слова. И за Проню спасибо…
Когда Алексей прочитал обращение Ленина, в помещении снова поднялся шум, но теперь в голосах слышалась не озлобленность, а удовлетворение. Кто-то предложил послать Ленину телеграмму. Это предложение было принято единогласно.