Чужая беременная
Шрифт:
— Да с чего мне уставать, я ж за ноутом работала, а не дрова колола, — пошутила Маша. — Только все равно не поняла, что делать надо?
— Поясницу растереть сможешь?
— Конечно.
Маша заметила, что Михаил неестественно ровно держит спину, уже когда они спускались по ступенькам крыльца. И шел он, аккуратно переставляя ноги.
— Миш, может, к врачу? — предложила Маша.
— Нормально все.
— Где ж нормально, ты вон…
— Нормально! — перебил он ее резко. И шумно вздохнул: — Прости, Маруся.
Маша впервые попала в комнату, где Михаил спал, и старалась не пялиться по сторонам. Но интересно же… Краем глаза она заметила фото в рамках на комоде: детские — дочери, черно-белые, вероятно, родителей, и ни одной его самого. В остальном все чисто и просто, безликая спальня, не облагороженная женской рукой.
— Маруся, извини, что здесь. Я лягу, но уже не встану. И не смогу проводить…
— Миш, ложись уже, а? — попросила Маша. — Не надо извиняться, я не на свидание к тебе пришла, а помочь. И я не маленькая и не глупенькая, дорогу найду.
— Жаль, — сказал он. — Лучше бы на свидание.
Маша промолчала, дабы не усугублять. Ей и так нелегко было смотреть, как Михаил раздевается. Правда, брюки он оставил, хотя… что она там не видела? И все же Маша так остро не реагировала на голый торс Михаила, когда он мылся в душе. Ее потряхивало, и, казалось, каждый волосок на теле встал дыбом. Хотелось прикоснуться, провести ладонью по бугрящимся мышцам, прижаться к ним губами. Маша даже головой тряхнула, прогоняя наваждение.
Михаил, шипя сквозь зубы от боли, лег на живот. Маша взяла с комода баночку, зачерпнула мазь пальцами.
— Где болит? Здесь? — Чистой рукой она провела по пояснице.
— Ох… да.
Мазь пахучая, но не едкая. Маша втирала ее в кожу, потом прошлась пальцами вдоль позвоночника.
— Если я сделаю массаж, хуже не будет? — поинтересовалась она.
— Ты умеешь?
— Умею.
Она не стала говорить, что массажу научил ее Толик. Она растирала ему спину после долгих операций, помогала расслабиться.
— Хуже уже точно не будет, — вздохнул Михаил.
— А что так? — не выдержала Маша.
Михаил прошипел что-то сквозь зубы, и она испугалась, что сделала ему больно.
— Ты что-нибудь знаешь о катапультировании? — внезапно спросил Михаил.
— Это когда летчики покидают кабину при полете, из-за аварии.
— Да, вроде того… Чудовищная перегрузка и большой риск для жизни. Так что, можно сказать, мне повезло, отделался травмой позвоночника. В общем-то, и лечение прошло успешно, но последствия остались. Радикулит, зараза…
— Пороть тебя, Миша, некому! — С чувством произнесла Маша, сопровождая фразу звонким шлепком по ягодице.
— Женщина! — возопил Михаил. — Ты с ума сошла?
— Зачем тяжести поднимал?!
— Пф-ф-ф… Это ты, что ли, тяжести? — фыркнул он. — Это пить надо меньше, а не тяжести…
Маша
= 27 =
Михаил проклинал собственную глупость. Он давно укрепил мышцы спины, и мог спокойно колоть дрова или таскать мешки, но от переохлаждения это не спасало. Напился, полежал на земле — и, пожалуйста, последствия не заставили себя ждать. Ядрена вошь!
К вечерней дойке он передвигался с трудом, каждый шаг болью отдавался в пояснице. Пришлось наглотаться обезболивающего и сделать себе укол препарата, который ему выписали специально для таких случаев. Однако и растирание лишним не было, он позвал Марусю, скорее, вопреки собственному желанию, чем потакая ему.
Михаила снова раздирали смешанные чувства. Нехорошо показывать женщине слабину, неправильно. Мало ли, какие у него болячки? Как-то раньше он сам справлялся. Но ведь Маруся — не любая женщина. Она особенная: добрая и отзывчивая. И слезливо жалеть не будет, наоборот, поможет, да еще с напутственным пинком. Так, собственно, и вышло.
Марусе он смог рассказать о болезни, из-за которой его поперли из летчиков. Пусть косвенно, но раньше он и такого никому не говорил, эта тема давно под запретом. То ли время прошло, и отставка не воспринимается так болезненно, как поначалу, то ли Маруся располагает к откровенности.
Хорошая девочка, добрая. А вот рука у нее тяжелая — что, когда хворостиной огрела, что теперь. Михаил усмехался в подушку, пока сильные пальчики массировали спину, умело давили в нужные точки, а иногда замирали и едва касались кожи, словно гладили. Или ему казалось?
— А у меня со словом «катапультироваться» тоже неприятные воспоминания, — сказала Маруся, укутав Михаила платком и накрыв одеялом.
— Да у тебя-то отчего? — удивился он.
— Ерунда… — Она присела рядом на стул. — Рассказать?
— Если не торопишься.
— Рассказ короткий. Изложение мы писали, о летчике. И там была фраза о том, что летчик катапультировался из кабины самолета. А я тогда это слово не знала, перепутала с другим. В моем исполнении это звучало так: «Летчик капитулировался».
Михаил громко захохотал.
— Ага, весь класс смеялся. Правда, тогда все отличились, и учительница перлы зачитывала, не упоминая имен.
— Да, зато слово выучила, — хмыкнул Михаил.
— На всю жизнь, — улыбнулась Маруся. — Ладно, пойду я. Отдыхай.
Глупо просить ее остаться. Посиди со мной, поговори? Глупо. Лежишь, Мишенька, бревном? Вот и лежи! Он не волновался, дошла ли Маруся до дома. Лорд получил приказ охранять, значит, порвет любого, кто к ней приблизится.
Наутро дела наладились. Михаил смог встать, не морщась от боли, и занялся обычными делами, избегая нагрузок. И про укол не забыл, теперь уж целый курс необходим.