Чужая боль
Шрифт:
— Не люблю, когда отца называют предком или конем, — нахмурился Сережа.
Жмахов фыркнул:
— Подумаешь, тонкости!
Вероятно, он называл своего отца конем потому, что тот, как Венька сам говорит, «вкалывал на заводе», «тянул на себе семью из шести человек». Так за это его еще больше уважать надо, а не конем обзывать! А может быть, это у Веньки потому, что его отец часто приходит домой пьяным! Вот у Платоши родители очень симпатичные. Отец — токарь, мать — медсестра. Такие спокойные, ласковые. К ним когда ни придешь — и угостят, и поговорят. Прошлый раз интересную фразу сказал отец Платоши: «Лучший способ иметь друга — быть самому другом». Вот здорово!
— Братцы, — воскликнул Сережа, поднимаясь с ковра, — могу показать новый приемчик обороны… Закачаешься и упадешь!
— Эт-то любопытно, — протянул Платоша, всегда несколько стыдившийся своей неуклюжести, слабосильности. — Уговорил!
— Дуров даже слона уговаривает, — сострил Венька, но и сам заинтересовался: — А ну давай, показывай.
Ничто с утра не предвещало бурю, которая разыгралась к вечеру.
Наоборот, с первой же минуты, как только Сережа проснулся, его охватила радость, не оставлявшая целый день. Шутка сказать — ему четырнадцать лет! Можно считать, пятнадцатый.
Папа подарил свой бинокль. Будто прочитал мысли Сережи: он мечтал об этом бинокле. Мама, по своему обыкновению, преподнесла «нужную вещь» — новую куртку. Вот уж не любил в дни рождения получать эти «нужные вещи», но от них никуда не денешься.
К завтраку приехала бабушка, привезла коврижку — любимое лакомство внука.
Совершенно незамеченным прошло, что «тот отец» не прислал даже поздравления.
Перед самым уходом родителей на работу Сережа сказал, зная, чем можно их порадовать:
— Сегодня возьму анкету, буду в комсомол вступать. Да, кто из вас пойдет на родительское собрание! В восемнадцать тридцать.
Виталий Андреевич и Раиса Ивановна переглянулись.
— Вместе пойдем, — сказала мама.
— О-го-го! Это уж слишком!
— Ничего, пусть отец приобщается.
«Приобщение» оказалось не из приятных.
Кирсановы зашли в Сережин класс, когда там уже сидели почти все родители. Виталий Андреевич и Раиса Ивановна тоже втиснулись за парту у задней стены.
Раиса Ивановна здесь многих уже знала: вот у окна — отец Платоши, подтянутый, с зоркими глазами — полная противоположность сыну. Но что-то было в них и общее: может быть, доброе выражение лица, немного застенчивая улыбка!
Справа, у входной двери, — Варина мама. Раиса Ивановна недавно узнала, что ее фамилия — Тельпугова. Каштановые волосы Тельпуговой подстрижены коротко, уложены по-модному, взгляд синих глаз умен, насмешлив и спокоен. Лицо ее не назовешь красивым; глаза слишком маленькие, нос длинноват и приподнят мысиком. И все же оставалось впечатление обаятельности, естественности. Интересно, похожа ли на нее дочка!
Классная руководительница Сережи — добрейшая Таисия Самсоновна, — сжав пухлые пальцы маленьких рук, начала рассказывать о делах своих подопечных: у кого какие оценки за четверть, кто и как участвует в общественной жизни школы.
— Родителей Сережи я должна огорчить, — сказала Таисия Самсоновна, и на ее лице отразилось искреннее огорчение. — У него в четверти по поведению четверка.
— Как!! — чуть ли не выкрикнула Раиса Ивановна и даже привстала.
— Да… весьма прискорбно… Но таково решение педсовета… Сережу недавно привел в учительскую милиционер… Ваш сын затеял возле школы кровавое побоище…
И без — того круглые глаза Таисии Самсоновны округлились еще больше.
— …и потом упорно отказывался объяснить, с кем и из-за чего дрался.
Раиса Ивановна обессиленно опустилась.
Худой сутуловатый мужчина, сидевший за партой прямо против классной руководительницы, повернул к Кирсановым негодующее лицо.
Глаза у мужчины маленькие, а черные брови огромны, и кажется, что именно они «съели глаза».
— Плохо что вы об этом узнаете только здесь, — произнес он осуждающе и, уже обращаясь к Таисии Самсоновне, добавил: — Правильно, что снизили отметку! За драки из школы гнать надо! Бандитов растим! Проходу от них нет хорошим ребятам…
Озабоченно поглядела на Раису Ивановну Тельпугова, с сочувствием и недоумением — отец Платоши.
— Но позвольте, — возразил Виталий Андреевич, — почему же нас не известили сразу!
— Я вам звонила и не дозвонилась, — сказала Таисия Самсоновна, но как-то не очень уверенно.
Виталий Андреевич, сжав руку жены, тихо попросил:
— Успокойся, во всем надо разобраться.
А дело было так: с неделю назад вышел Сережа под вечер из школы, когда почти все уже разошлись, — мастерил в физическом кабинете динамик.
Сережа был еще в темном туннеле ворот, когда увидел, что у обочины, подпирая плечом дерево и засунув руки в карманы брюк, стоит его давний недруг — Ромка Кукарекни из девятого «В». Ромка весь желтый — волосы, куртка, туфли, даже… глаза. В них только темные крапинки злобы.
В школе Ромку не любили многие. Был он коварен, драчлив, труслив, в общем, как правильно сказал Венька, «нерукоподаваем».
Над теми, кто послабее, он издевался как мог: отнимал деньги, завтраки, пинал ногой.
Если же нарывался на более сильного, начинал гундосить:
— Ну чё ты, чё!.. Я чё тебе сделал!..
В одну из таких минут одноклассник Ромки Ваган Сааков крикнул ему:
— Прекрати гунд!
И с тех пор все в школе Ромку называли не иначе, как Гунд.
Сейчас Гунд явно поджидал Сережу свести счеты: тот недавно заступился за жертву Ромки.
Сереже можно было, конечно, нырнуть обратно, в темный проем школьных ворот, и переждать, но это было бы трусостью. Отец же не раз говорил ему: опасности следует идти навстречу. И Сережа шагнул на тротуар. Гунд встрепенулся: