Чужая душа - потёмки

Романовская Ольга

Села в кресло, взяла чашку, но под взглядом Лазавея не смогла сделать ни глотка.

Давайте уж, ругайте меня, говорите, какая я безнравственная дрянь, зачем глазами буравить? Совесть пробудить пытаетесь — так она чиста.

Поиграв минуты две в гляделки, магистр тяжело вздохнул, в свою очередь сел в кресло, предварительно смахнув крошки, и удручённо спросил:

— Ну, и что же мне с вами делать?

Я удивлённо взглянула на него. Внутри шевельнулась робкая надежда, что вечер не закончится провалом и слезами. Так или иначе, холодность из голоса

ушла, сменившись усталостью. Я ведь так и не спросила, почему Лазавей не ел. Судя по тому, что он спешно умывался и переодевался перед моим приходом, то только что вернулся из города, а то и из другого места. Раз вспотел, то усердно колдовал и занимался либо физическим трудом, либо бегал.

Магия много сил отнимает, неудивительно, что магистр голодный.

Глупо улыбнулась, поддавшись чувствам, но тут же напомнила себе о предстоящем выговоре и покаянно сложила руки на коленях. Чашку, разумеется, отставила на стол. Оно и к лучшему — пальцы подрагивали, могла ненароком разлить чай, испортить ковёр.

Видя, что магистр ждёт ответа на свой вопрос, обречённо промямлила:

— Я не нарочно. Простите.

Лазавей перевёл взгляд на мои руки, крепко сцепившиеся на коленях, и ещё раз вздохнул. Наверное, у меня был чрезвычайно жалко вид, раз даже магистра проняло.

— Агния, Агния! — он покачал головой и практически всучил мне чашку с остывшим напитком. — Выпейте уж, зря старался?

Я покорно сделала глоток, радуясь, что хотя бы зубы не стучат. Затем сделала ещё один и ещё, чуть ли не давясь.

— Э, нет, захлебнуться я не просил! — прервал череду моих судорожных движений Лазавей. — Не надо с таким рвением исполнять мою просьбу. Медленными глотками, чтобы успокоить нервы. Да, вот так.

В комнате ненадолго воцарилось молчание, прерываемое лишь хрустом печенья: магистр тайком таки жевал его, макая в чай. Я делала вид, что не замечаю: пусть хотя бы перекусит.

— Ладно, расскажите теперь о Школе. Отличается ли система обучения от нашей, как строятся занятия.

Сначала рассказ не клеился, выходил путанным и обрывочным, но магистр умелыми наводящими вопросами разговорил меня.

Уютно потрескивал огонь в камине, убаюкивая, создавая иллюзию родного дома. Нет, разумеется, в наших Больших Выселках отродясь таких очагов не бывало, у Хендрика тоже, но я питала слабость к каминам. Видимо, пристрастилась в Ишбаре — у Маргариты имелся. Так и тянуло присесть возле него, протянуть руки к огню…

Лазавей внимательно слушал и, кажется, делал какие-то мысленные пометки. В заключение осторожно поинтересовался, что стало с Магнусом. Я ответила: не тайна, чтобы скрывать.

Сквозь неплотно задёрнутые занавески светил месяц, напоминая о том, что на дворе ночь. Собственно, так оно и было: стрелки часов замерли на четверти первого. Ничего себе, как я засиделась! Самой спать пора, да и магистра задерживаю.

Заёрзала в кресле, гадая, можно ли просто подняться и уйти, или необходимо разрешение. Украдкой ещё раз глянула на Лазавея: задумчивый, погружённый в себя, он вызывал желание приласкать,

поцеловать его. И ведь, тьфу ты, леший, я даже наклонилась в сторону магистра, потянулась к нему. Хорошо, вовремя заметила, одёрнула себя и губы трубочкой не сложила. Только вот Лазавей так невовремя обернулся!

Закашлявшись, я поспешно отвернулась.

— Пожалуй, мне следует извиниться, Агния.

Я удивлённо воззрилась на магистра, а тот продолжал, слегка покусывая губы:

— Да, именно так. Я подумал, будто вы, как многие студентки, решили завести необременительный роман с преподавателем. Ради успешной сдачи сессии, престижа или развлечения — роли не играет, оцениваю я подобные действия одинаково. Поэтому, когда вы на празднике, позволили себе фривольный поступок, то случилось то, что случилось.

— Что же изменилось сейчас? — вцепившись в подлокотник кресла, спросила я. Смотреть на Лазавея боялась, поэтому изучала цвет оставшегося на донышке чая.

— Ваше поведение. Я позвал вас, чтобы проверить догадки. Вообще-то, систему преподавания в Школе иных я в общих чертах знаю, но вы интересно рассказывали, — магистр ободряющей улыбкой скрасил сожаление в моей душе. — Нарядиться вы нарядились, надушились, но, к счастью, не играли в соблазнительницу.

— Я порядочная женщина, магистр Лазавей, я бы никогда…

Окончание фразы утонуло в водовороте мыслей и повисло в воздухе.

Только сейчас до меня дошло, что он понял, и резко захотелось уйти, вернее, сбежать.

— Я вас провожу: час тёмный, — заметив мои поползновения к двери, магистр встал. — Очень рад, что ошибся на вас счёт. Но вели вы себя опрометчиво.

Резко обернулась и выпалила ему в лицо:

— Смешно, наверное, да?

Лазавей опешил:

— Почему? И кому должно быть смешно? Мне? Право слово, я никогда не смеялся над чужими чувствами.

Прямое признание того, что он обо всём догадался, вызвало волну паники в душе. Вот оно, тот самый судьбоносный момент! Сейчас я узнаю, стоит ли надеяться.

Мы стояли в арке, отделявшей прихожую от гостиной. Здесь было темно, лишь отсвет камина да одинокий светлячок освещали наши лица.

— И? — с замиранием сердца спросила я. — Что-то вроде: 'Мне очень жаль, но…'?

Магистр медлил с ответом, будто в чём-то сомневался. Затем с шумом втянул в себя воздух и предложил отложить этот разговор на потом. Но я желала знать сейчас и решительно шагнула вперёд, практически упершись в грудь Лазавея.

— Так что же вы поняли, магистр Лазавей, и как к этому относитесь?

— У вас настойчивость некроманта! — рассмеялся магистр. — Не хватало ещё, чтобы в горло вцепились! Хотя русалки предпочитают утаскивать на дно морское.

Воспользовавшись тем, что Лазавей не противился, не пытался скрыться от меня в темноте, осторожно положила руку на его рубашку.

— Агния! — тут же одёрнули меня, впрочем, мягко.

Но мне хотелось этого, и я встала на цыпочки, потянулась к его губам… И в этот момент отворилась входная дверь, и голос Осунты окликнул Лазавея: