Чужая душа
Шрифт:
Вслед мне прозвучало глухо:
– А вы как… тоже… на огонек?
Я хлопнула дверью и сбежала вниз по ступенькам, едва не навернувшись через спавшего в подъезде пьяного бомжа. Мелькнула озорная мыль: уж не подельник ли той бабы, что орудует в квартире Кристалинской, и не лежит ли он на стреме?..
Впрочем, мне было не до веселья. А перед глазами, как в былом сне, стояло бледное лицо Ксении, чужое, лживое, со зловещими бархатными глазами.
Глава 14
Дома меня встретила Валентина. Она не спала. Она вообще боялась оставаться одна – еще с тех пор, когда мы жили с ней в одной комнате общежития, до знакомства с Родионом. А теперь, когда она вынуждена была оставаться наедине с вопящим и буянящим Потапом Родионовичем, количество ее фобий удвоилось, если не сказать – утроилось.
– Маша, где ты была так долго? – спросила она, спускаясь с лестницы. Тапочки ее шаркали, и это вызвало во мне жаркую волну раздражения.
Впрочем, я не позволила ей выплеснуться.
– Работа, – неопределенно отмахнулась я. – Благодари своего мужа, что он дает мне ночные задания.
– Для этого нужно его хотя бы увидеть, а его пока нет. Я беспокоюсь, я очень беспокоюсь, – заныла она.
– Я тоже, но, думаю, все будет в порядке. Он мне сегодня звонил.
– А почему ты не сказала?
Я снова поборола досаду:
– Ты знаешь, Валя… много работы. Много и – разной. Что меня, сама понимаешь, в восторг не приводит.
Я говорила на автопилоте. Мысли мои были далеко от этой комнаты, от этого дома, от Валентины с ее крошечными бытовыми проблемами. Впрочем, быть может, такие и должны быть проблемы у женщины, и уж к Валентине точно не прилепится уничижительное выражение «бойцовая курица»…
Я прошла к своему компьютеру. Сунула в сканер одну из страниц дневника и запустила новейшую графологическую программу сопоставления имеющихся у меня образцов почерка Ксении и почерка в дневнике. Это была формальность, но тем не менее формальность уничтожала последнее сомнение.
Программа определила полную идентичность почерка в двух представленных фрагментах текста.
…Да. Дневник написан рукой Ксении, это уже точно и окончательно. Окончательно.
Я прошла на кухню, где наскоро перекусила. Хотя, откровенно говоря, кусок не лез мне в горло. Поминутно вставали перед глазами куски из того жуткого дневника, что лежал сейчас в моей сумочке, и вырисовывались черты портрета, который я видела в квартире Ельцовых в самое первое свое посещение: женщина в черном платье, на лице – саркастическая улыбка, а за спиной заходит кроваво-красное солнце, истекающее жирными багровыми полутонами.
Вошла Валентина. Ее волосы были встрепаны. Глаза чуть припухли.
– Что, Валя, не спится? – спросила я.
– Да.
– Тапик заснул?
– Тс-с, – прижала она палец к бледным, давно не крашенным губам, – не поминай, а то проснется еще… уф!
– Валя, знаешь что? – сказала я. – У меня там, в шкафу, есть хорошее вино… да черт с ним, с вином!.. Есть хорошая водка. Давай выпьем, а?
Валентина посмотрела на меня, как на полоумную.
– Да ты что, Машка? – медленно произнесла она. – Ты что… что-то случилось? У тебя такое лицо, как будто ты…
– Валя, – перебила я ее, – знаешь что, я не алкоголичка, потому одна не пью, а выпить хочется. Камень такой у меня на душе, надо бы его залить немного. Не смотри на меня так дико, сама знаешь, что я употребляю раз в год, да и то в високосный.
– Но ты смотрела на часы? Знаешь, который час?..
– Право, Валентинка, твоя семейная добродетель становится на редкость занудной. По-моему, я тебя не так часто прошу. Точнее, практически никогда. С тех пор как ты вышла замуж за Родиона, мы с тобой, по сути, ни разу и не говорили как подруги. Ты стала – жена моего босса. Какая-то перманентная, но никчемная занятость, сама себя накручивающая. То хроническая беременность, то послеродовые осложнения, то кормление грудью, то памперсы менять, то Родиона Потапыча будить… всегда, всегда. Ты даже не заметила, как превратилась в этакую… клушу. Знаешь, Валентина, наверное, это и есть то, что нужно женщине, да?
Она смотрела на меня, полуоткрыв рот, а потом выдохнула:
– Ох, и злая ты сегодня, Машка! Что случилось-то?
– А ничего! Ничего.
– Ну хорошо, хорошо, – засуетилась она, – но только вот столько… немножечко.
– А ты думаешь, что я много буду? Напиваться, чтобы весь день откисать, да? У меня завтра заседание суда по делу, которые мы ведем. К тому же я пропустила несколько тренировок по стрельбе, и у меня кончается абонемент на посещение бассейна. Так что у меня тоже масса дел, – одним духом выпалила я.
– По чуть-чуть, – повторила Валентина.
Я вздохнула и пошла за спиртным.
Утром я проснулась от того, что было нечем дышать. Духота была страшная. Мне показалось, что я стала жертвой очередного жуткого сна. Дневник, воровка, ложь… Ничего не было, это все мне приснилось, привиделось, у меня была особо изощренная алкогольная галлюцинация.
Вот что проистекает из непривычки к алкоголю.
– Приснилось? – слабо спросила я у собственного отражения в зеркале и недоуменно пожала плечами. Впрочем, легко было проверить. Если все это лишь сон, в моей сумке нет никакого дневника.
Я открыла сумку и увидела, что никакого черного томика там нет. Я вытряхнула все ее содержимое, но ничего не нашла. Я вздохнула с невыразимым облегчением. Сон. Это был только сон, жуткий, необычайно правдоподобный, но, слава богу, – только сон.
Я бухнулась в кресло, и что-то твердое уперлось мне в ягодицу. Сколько раз я говорила Валентине, чтобы она не забывала в креслах посуду из-под еды, которую она приносила мне прямо в комнату в период моей болезни! Сколько твердила, что не надо быть такой рассеянной и что я вовсе не хочу садиться в перепачканную вчерашним соусом тарелку, – все впустую!
Я встала и оглянулась.
…Это была не тарелка и не кастрюля. Это был черный зловещий томик «из сна», и на его обложке стояли крупные буквы, слагавшиеся в слово «дневник».
После легкого завтрака мое самочувствие немного улучшилось, но планке настроения не суждено было подняться выше. Мне позвонили.
– Слушаю.
– Мария, это Ксения тебя беспокоит, – раздался в трубке знакомый высокий голос, почти беспечный, почти веселый, и я вздрогнула, как будто вместо стула по ошибке все-таки села на разогретую сковороду, оставленную рассеянной Валентиной. – Ты вчера приходила, нет?