Чужая душа
Шрифт:
– Да вот смотри когда! – воскликнула Ксения и, сорвав с себя блузку, показала мне на своем теле несколько здоровенных расплывшихся кровоподтеков, а чуть повыше правого локтя темнело несколько пятнышек – синяков. Такие появляются, если сильно сжать руку.
– И часто он так? – тихо спросила я.
– Да случалось. Довольно часто. Он вообще нервный, вот и заходят шарики за ролики, – проговорила Ксения. – Как батарейки «Энерджайзер»: тихий-тихий, но мощ-щный. На него что-то временами находит… звериное. Потом клянет себя, извиняется, на колени бухается даже. Я же говорила, что он страдает сезонными депрессиями – циклами. Он и Татьяну Оттобальдовну…
– Недавно ты… по-другому говорила, – сказала я, чувствуя, что в горле встает сухой, соленый ком, затрудняя дыхание.
Ксения вдруг выпустила из пальцев сигарету, та упала на ковер и продолжала тлеть. Я неотрывно смотрела на темное пятно, расползавшееся вокруг тлеющего огонька, и услышала:
– А хочешь правду? Правду насчет того, почему я тебе доверилась, хотя ты давно считаешь меня лгуньей и соучастницей всех этих убийств?..
– Ну, – только и могла произнести я.
– Дело в том, Мария. – Она чуть наклонилась ко мне, и ее голос стал неожиданно низким, грудным, а меня пронзило навылет чувство, что эта женщина, приносящая неудачу другим и сама несчастная, так близко от меня, и если у нее на уме что-то нехорошее, то я даже не успею… А Ксения продолжала: – Ведь я подумала, что мы с тобой похожи. Мне почему-то кажется, что когда-то тебе пришлось принести какую-то жертву. Пойти на нечто жуткое, такое, чего ты себе никак не можешь простить. Я не права?
Я вспомнила Акиру, моего учителя и отца, последнего представителя древней японской секты, мудреца, который высвободил во мне Пантеру и наделил способностью время от времени проявлять совершенно невероятные для обычного человека качества, благодаря которым я могла выживать там, где гибли даже сильнейшие. Недаром доктора удивлялись той быстроте, с какой затягивались там, в больнице, полученные в автокатастрофе раны… Я вспомнила моих братьев, которые были способны на очень многое. Я вспомнила тот страшный день, когда Акира и трое моих братьев ушли из жизни и мне пришлось подвергнуть их зловещему, но необходимому ритуалу обезглавливания. Пережиток самурайского Средневековья? Пусть так, но такова была воля Акиры, пусть жестокая, пусть варварская на взгляд человека начала двадцать первого века. Но пойти против воли учителя я не могла.
– Я права? – переспросила Ксения.
– Да.
– Я так и думала. Ты только не сочти, что я выпила и теперь несу чушь. Я никогда не пьянею, у меня врожденная трезвость, потому что мой отец был алкоголиком. – Ксения отвалилась на спинку дивана и продолжала: – А вот мне только предстоит принести жертву. Ты меня не понимаешь, да и я сама себя не понимаю. Ладно, Мария. Ты лучше пока иди. Зайди сегодня вечером, я еще много интересного тебе расскажу. А теперь иди. Знаешь анекдот, мне его любил пересказывать Алексей, причем всякий раз забывал, что он уже мне рассказывал его…
– Какой же анекдот?
– Грузин сидит на скамье подсудимых. Судья спрашивает: «Подсудимый, почему вы изнасиловали девушку?» – «Панравылась, гражданын судья». – «Ну хорошо. А зачем вы изнасиловали мальчика?» – «Панравылся, гражданын судья». – «Подсудимый, а почему вы на меня не смотрите, когда отвечаете на мои вопросы?» – «Боюс, щьто панравытэс, гражданын судья…»
Я невесело улыбнулась. Ксения вдруг резко прянула ко мне со словами:
– Нет, ты не поняла. И не смейся над этим нелепым анекдотом. Я действительно не смотрю
Я даже поперхнулась дымом табачным. Ксения искоса глянула на меня и вновь откинулась назад на спинку дивана со словами, которые она почти пропела на высокой, звучной ноте:
– Да ты не волнуйся. Это я так. Шутка. Я на самом деле женщин больше люблю, чем мужчин. Надеюсь, что у меня родится девочка.
– Значит, все-таки – беременна, – произнесла я, решительно гася сигарету в пепельнице, хотя она не была докурена и до половины.
– Да, беременна. От него, от Лешки.
– Будешь рожать?
– Да. Всем назло – ему, этой мамаше его, дряни… Рожу. Для себя рожу, я так хотела. Хоть что-нибудь, хоть что-нибудь доброе сделать.
– Ты, Ксения, вообще мастер неожиданностей, – сердито проговорила я.
– Ну, это еще что, – заявила она, – главные неожиданности еще впереди.
И Кристалинская, встав с дивана, накинула на себя халат, решительно затягивая пояс. Ведь все это время она была только в нижнем белье: порванный костюм сняла сразу, а блузку содрала, когда показывала мне следы от побоев. Я видела: она дает мне понять, что пора уходить. Но я не могла заставить себя сделать это. Ведь она пообещала, что главные неожиданности еще впереди. Какие еще неожиданности после всего, что связано с ее именем. А ведь я еще не поняла главного: почему она решила изменить показания? Зачем ей понадобилось губить Алексея?
– Вот что, Ксения, – проговорила я, заставляя себя преодолеть легкую хмельную расслабленность и вернуться к своим обязанностям частного детектива, – мы вроде бы говорили откровенно, а ты так и не объяснила, почему так скоропалительно изменила показания? На суде ты сказала, что на тебя оказывали давление. Но мне почему-то кажется, что тебе не угрожали. Я ошиблась?
– Нет, не ошиблась, – после паузы ответила она, – и давай пока не будем об этом. Пока не будем.
Я не нашла в себе сил настаивать или просить ее быть полностью откровенной. А Ксения прошлась по комнате и вдруг, повернувшись на каблуках, сказала:
– Если честно, я подумала, что не могу оправдывать преступника. Ведь я не невинного мальчика оговорила, а рассказала правду о человеке, который способен на такое коварство – убить Таннер – свою покровительницу, а потом через третьих лиц убрать своего если не друга, то хорошего знакомого. Я имею в виду Куценко. – Такой человек не может жить рядом со мной. Даже если он отец моего будущего ребенка. Он перебрал. К тому же, – она присела на краешек дивана и положила ладонь на колено, – к тому же они решили убрать тебя, Мария, и им это почти удалось. Кукины, Каладзе, Каманины – это его люди. А ты еще решила, да и твой босс Шульгин, верно, тоже… что они работают по моей наводке, и до сих пор ты еще не отбросила эту мысль окончательно.
Мне показалось, что нельзя, невозможно так дьявольски притворяться. Голос ее звучал искренне. Да, искренне. Я встала и сказала:
– Я постараюсь, чтобы все было хорошо. Приложу все усилия, будь уверена.
Она кивнула, а потом сказала холодным мелодичным голосом, вернувшим в комнату прежнюю Ксению Кристалинскую, великолепную женщину с лицом и царственностью Клеопатры:
– Не сомневаюсь, что ты будешь стараться. Мне надо остаться одной. Я хочу подумать. Все так повернулось… интересно повернулось. Иди. Да, зайди сегодня в одиннадцать вечера. Раньше, извини, не могу. Ты, кажется, просила у меня о встрече. Я тебе ее устрою.