Чужая душа
Шрифт:
И я посмотрела на Ксению, на лице которой пока ничего не отразилось, но я заметила, что ее дыхание стало чаще и глубже.
Но как играет, как играет!!
– Я подтверждаю, что взрыв машины Кристалинской – чистая правда, – продолжала я. – Я подтверждаю. Но я не за этим пришла сюда. У меня есть информация, которая может серьезно повлиять на ход процесса. Я собираюсь предъявить ее суду.
Самсонов поскреб в затылке. Губы Ксении едва заметно шевельнулись, будто она хотела что-то сказать, но тут же передумала, почувствовав неладное. Нет, она вряд ли уже обнаружила
– Что же это за информация? – спросил судья. – Документы, вещественные доказательства?
– Документ. Очень примечательный, кстати. Рукописный. Я сама провела графологическую экспертизу как детектив, ведущий дело Ельцова по просьбе его матери, и признаю его подлинным. Не беда, что экспертизу проводила я сама: думаю, что официальная экспертиза придет к тем же выводам. Уверена в этом.
И я предъявила суду дневник Кристалинской.
Вот тут Ксения не выдержала, мертвенно побледнев, она подняла глаза к потолку. Да… она все поняла. Надеюсь, у нее достанет ума не пытаться бежать. Губы ее дергались, но слова гасли, не успев оформиться во что-то членораздельное.
Беренштейн повертел в руках томик, раскрыл его наугад где-то посередине, пробежал глазами несколько строк. На лице его появился легкий румянец, и я слышала, как он пробормотал: «Так-так… очень любопытно».
– А это еще не все, господин прокурор и уважаемый суд, – сказала я. – Есть еще кое-что.
– Говорите.
– В оформленном под снос двухэтажном доме, что находится за общественной баней номер 30, спрятан пистолет марки «макаров», из которого была застрелена Татьяна Оттобальдовна Таннер. Точный адрес дома: улица Кочегарная, 15.
Зал начал медленно закипать. Прокурор не отрывался от чтения черного томика. Ельцов пошевелился, и я услышала, как он сказал:
– Я не понимаю… что случилось? Как?..
На его лице было написано смятение. А вот Ксения Кристалинская уже успела овладеть собой. Поистине железная женщина. На ее точеном лице не осталось и следа волнения или растерянности.
По распоряжению судьи по указанному мною адресу послали троих милиционеров с собакой, натасканной на поиск оружия.
– Документ в самом деле важен, – сказал прокурор, передавая дневник судье. – Очень интересно. Конечно, если это не фальшивка… – И он стал что-то нашептывать ему на ухо против всех правил судопроизводства.
– Экспертиза покажет, – сказал судья. – Итак! – обратился он в зал. – Этот документ представляет собой записи свидетельницы Кристалинской, в которых она фиксирует свою точку зрения на рассматриваемые в этом зале события. В частности, тут она признает, что убийство Таннер было организовано ею в сговоре с покойным Георгием Куценко, который и застрелил Таннер. Более того, я хотел бы обратить внимание…
Ксения резко встала со своего места и громко, перекрывая размеренный басок судьи, произнесла:
– Достаточно! Достаточно, господин судья. И не стоит обращать ничье внимание, по крайней мере здесь и сейчас, на находку Якимовой. Более того, я сделаю официальное заявление. Я намерена потребовать доследования и установить, каким именно путем этот якобы дневник оказался в ее руках. Я могу отказаться от всего и требовать тщательной экспертизы. Или могу сослаться на то, что этот дневник – художественное произведение по свежим мотивам. Представьте себе, что я сценарист, а трагическая судьба моего мужа вдохновила меня на создание текста, который вы сейчас держите в руках. Но все-таки это лишнее. – Ксения медленно повернула голову, переводя взгляд с судьи и прокурора на меня, и закончила: – Но ничего этого я делать не намерена. Я признаю, что каждое слово, сказанное Якимовой три минуты назад, – чистая правда.
Воцарилась тишина. Все молчали, потрясенные слишком быстрым разворотом событий на сто восемьдесят градусов. Кто-то с шумом отодвинул стул, прорвалось тяжелое, волнообразное дыхание, и я услышала и узнала голос – голос Валентины Андреевны Ельцовой:
– Нет, читайте! Это ведь она… она? Скажите, что это она… во всем!..
– Тишина! – повысил голос судья, а обвинитель Беренштейн, видимо, удовлетворенный, сказал:
– Ну что же. Все понятно. Убийство Таннер, по этому тексту, инспирировано Кристалинской, которая крутила мужчинами, как марионетками. Все подстроено, все подставлено, чтобы улики были против Ельцова.
Ельцов, который был теперь бледнее свежевыбеленного потолка, пробормотал:
– Да что же это такое? Куценко? По твоему… по твоему наговору… заказу, Ксюша? Что это… за шутка? – Он задыхался. – Ксюша… да как же ты? Ведь мы… почти родные… как же так?
Ксения медленно подняла веки, и ее взгляд коснулся Ельцова. Ее глаза были замутнены страданием. Железное самообладание наконец отказало ей, но когда она ответила Алексею, в ее голосе не было ни робости, ни раскаяния, ни боли:
– Такая жизнь, Алеша.
– Но… почти родные… два дня до свадьбы, как же?
– Родные? Нет, Алеша, я тебе чужая, – ответила она. – Я тебе чужая.
Глава 15
Все последующее шло скорее по инерции.
Когда суду был представлен найденный в указанном месте пистолет, все стало беспощадно ясно для всех и для Ксении Кристалинской – в особенности. Быстро, слишком быстро обрушилось то, что еще недавно казалось незыблемым и недоказуемым. Ей было предъявлено обвинение в организации убийства Таннер и еще по нескольким пунктам, что, по сути, уже было и неважно.
Она молчала все это время.
Суд пошел своим ходом. Часа через три судьи удалились для вынесения приговора. Минут пятнадцать им потребовалось для вынесения «честного и беспристрастного» приговора.
Приговор был зачитан. Ксению признали обвиняемой по нескольким пунктам и выделили ее дело в отдельное производство, постановив заключить ее в СИЗО. Ельцов же был признан чистым перед законом.
Он отказался от заключительного слова и только неотрывно смотрел на Ксению, на руки которой надевали наручники. В его взгляде плескалось горестное изумление.