Чужая в чужом море
Шрифт:
— ОК, — согласился Рон, — А как на счет лекции? В смысле, мы же работали и все такое.
— Лекция, так лекция, — сказала Брют, — Начнем со строения этой прикольной планеты. В серединке — твердое железное ядро радиусом 2000 километров. Вокруг — слой горячего метало–силикатного киселя, толщиной почти 5000 километров. Ближе к поверхности он немножко остывает, и становится более густым. Его нижняя часть называется «внешнее ядро», а верхняя — «мантия», но мы об этих слоях имеем лишь общее представление. Мы неплохо знаем свойства скорлупы планеты — «земной коры», и того, что под ней — «слоя Мохо». Да, кстати, материковые плиты, вся эта Евразия, Америка, Африка, — плавают на поверхности слоя Мохо, как картонки, и вся скорлупа немного скользит по этому слою, отсюда — дрейф магнитных полюсов. У земной коры неравномерная толщина, 10 — 100 километров. Это практически важная
..
Герхард Штаубе, тем временем, сидел на берегу в паре сотен метров от них, в обществе пачки сигарет, погруженный в невеселые мысли. Он понял, что пост министра, орден на груди, правительственный банкет, домашний обед с президентом – это лишь декорации. Реально, он попал в банду гангстеров, которая захватила кусок бесхозной территории, площадью около 20 тысяч квадратных километров и занималась там вещами, о которых даже думать страшно. Разорив население (опустившееся до уровня каменного века), и запутавшись в криминале, эта банда спровоцировала войну, отдала страну нескольким агрессивным внешним силам, и балансирует между ними, питаясь клочьями их добычи. Герхарду в этом раскладе предписана роль оружейного ремесленника, который должен сделать технику, с помощью которой можно отрывать от падали клочья побольше. Если он не справится с этой работой, то его пристрелят. Не казнят, как нарушителя закона, а просто забьют, как лишнее и бесполезное существо. Если он справится, то к нему будут относиться, как к ценному участнику банды, или скорее, трибы, первобытного племени. Он получит большую пещеру и большую долю из общего котла. К его мнению в банде будут прислушиваться. В его пещеру будут приходить женщины, и спать с ним. Но это все до тех пор, пока он полезен. Бесполезному — пуля и помойная яма вместо могилы. В его нынешнем положении была какая–то ужасающая высшая справедливость. Он отверг унылую западную цивилизацию, в которой все зарегулировано так, что жизнь безвкусна, как диетическая каша. Так он попал в Сарджа, где за свои, честно заработанные деньги, он имел право есть настоящее мясо, быть реальным хозяином в своем доме, повелителем небольшого мира в пределах ограды. Но и над ним оказался повелитель, полновластный хозяин его жизни и смерти. И Герхард отверг Сарджа с ненавистным исламским законом пирамиды абсолютного подчинения. Так он попал в Шонаока, где нет ни регулирования, ни законов абсолютного подчинения, а лишь круговая порука внутри воюющих прайдов, и непрерывная борьба за лидерство, означающее большую долю в общем котле прайда… Если бы Герхард мог вернуться в совсем близкое прошлое, то он ни за какие посулы не покинул бы Франкфурт, где были защищенность и стабильность, в то время казавшиеся ему невыносимым бременем вязких, как патока, традиций, предписаний и ограничений. Но, высшая справедливость дает ему еще один шанс – через два года Герхарда готова принять Меганезия. Задворки цивилизации — но все–таки… Кроме того, быть может, он сумеет как–то заслужить у высших сил настоящее прощение, и вернуться домой…
Штаубе посмотрел в сторону маленького лагеря меганезийской экспедиции. Пятнистый, как шкура леопарда, конический шатер, и вытащенный на берег дельтафлайер–амфибия, широкое крыло которого сейчас играло роль солнцезащитного навеса. Под этим навесом, рядом с портативными электронными модулями, подключенными к солнечной батарее, расположились все трое меганезийцев. Судя по активной жестикуляции, они оживленно спорили. Сюда долетали загадочные обрывки фраз: «вечная лопата», «народный тряпко–планер», «ресурс ствола — миллион выстрелов» и «турбо–реактивнкая братская могила». Последняя реплика давала повод вклиниться в разговор, и Штаубе подошел поближе.
— Извините, — сказал он, — вы про ту ситуацию, которая произошла у меня?
— Нет, это я к слову, об аэробусах и просто больших авиалайнерах, — ответил Рон.
— Хочешь какао, Герхард? – cпросила Брют.
— Падай сюда, поcпорим, — добавила Пума, звонко хлопнув ладонью по одной из пустых коробок, служивших креслами в этом дискуссионном клубе.
— Спасибо, — сказал он, усаживаясь, — А о чем спор?
— Об этом, — Брют взяла из кюветы прозрачный кристаллик кварца с густой сетью желто–золотистых волосков внутри, — Это вкрапления рутила, диоксида титана. Вообще–то нас пока интересует особо–чистый кварц. Он идет по 8 фунтов за килограмм. Это 10 баксов. Из него делают пьезоэлектрические сенсоры, ультразвуковые динамики, спец–оптику и еще кучу полезных вещей. Но титан — тоже хорошая штука. Рутил – основная титановая руда. Рутиловый концентрат идет примерно по пол–фунта за килограмм. Его можно толкать прямо в ЮАР, у них большие мощности по выплавке титана, а можно таскать в Меганезию. На Новой Британии и Луайоте есть металлургические фабрики. Титан из здешнего рутила вполне можно там выплавлять. А вот Рон считает, что нам достаточно титана, который добывается у нас на Гуадалканале и Ниуэ и экспортируется из Папуа.
— Не забываем про Антарктиду, — сказал резерв–сержант.
— Ты видел, как там выглядят горные разработки? Нет? А я видела. Забудь лет на десять.
— А при чем тут авиалайнеры? – спросил Штаубе.
— Рон – противник большой авиации, — пояснила она.
— Большой авиации тяжелее воздуха, — уточнил тот, — Сардельки, я как раз, приветствую.
Брют кивнула, в знак того, что согласна с поправкой, и продолжала.
— Тогда титан нужен только там, где требуется исключить износ деталей. Химические и атомные ректоры, кое–какая военная и медицинская техника, вакуумные насосы…
— Я понял, — сказал Штаубе, — А чем тебе не угодили авиалайнеры, Рон?
— Дорого, неудобно и опасно. Это мишень для любого террориста. Я не про тебя, ты как раз очень правильно их уработал. Я про классику авиа–терроризма, типа WCC 9/11.
— Рон предпочитает летать на тряпке, — ехидно вставила Брют, щелкнув по матерчатому крылу дельта–флаера, — Ни разу в истории террористы не проникали на борт дельтика.
— Нечего тут прикалываться, — ответил он, — Не случайно из Штатов и Японии многие летают в Австралию и Аотеароа не на лайнерах, а на наших 20–местных рикшах. Так дешевле, безопаснее, нет хлопот с регистрацией и с переездами аэропорт–город.
— Но вдвое дольше с учетом скорости и промежуточных посадок, — сказала она.
— Тогда лети на суборбитале, это действительно быстро, — парировал экс–коммандос.
— И на суборбитале прикольно, — поддержала Пума, — перегрузка, космос, невесомость.
— Мини–терминатору вроде тебя, и верхом на метле прикольно, — припечатала Брют.
— Обзываешься, — констатировала младший инструктор, — По ходу, крыть нечем.
— Срезала? Довольна? Тогда свари какао, если не лень… (Пума показала ей язык и пошла возиться с котелком)… Кстати, о скорости. Герхард, а почему провалились все проекты сверхзвуковых лайнеров? «Concorde», «Tu–144», «Lapcat», в чем дело, а?
Бывший эксперт–пилот ICAO пожал плечами.
— Не знаю. Официально говорят, что это нерентабельно, что это опасно для экологии, и что это просто опасно. Ссылаются на катастрофу «Конкорда» 25 июля 2000, но это бред. Борт при разбеге наехал на металлическую деталь, брошенную на ВПП. Шина лопнула, отлетевший фрагмент повредил топливную систему… Это не связано с конструкцией.
— Это мне понятно, — сказала Брют, — Так в чем причина на самом деле?
— По–моему, есть влиятельные группы, которые не хотят, чтобы обычные люди летали быстро, — ответил Штаубе, — Но это просто мое мнение. Я никак не могу это доказать.
— Слушай, а почему классные эксперты, такие, как ты, не занялись этим в стране, где с этими «влиятельными группами» давно разобрались с помощью ружья и стенки?
— Ты имеешь в вид Меганезию? – уточнил он.
— По ходу, так. Возможно, подошел бы еще Эквадор, но каждый краб хвалит свой берег.
— Меганезия специфическая страна, — задумчиво сказал Штаубе, — У вас жесткий подход к людям. Может, это правильно, но, с моим прошлым, подозрительным из–за ислама…
— Дело только в этом? — перебила Брют, — Но в Меганезии нет beruf–verboten для бывших исламистов. Если ты порвал с исламом, и живешь не по шариату, а по–человечески, то отношение к тебе нормальное. А порвал или нет — это сразу видно. По семье, например.
— Это идея, — подыграл Рон, поняв, что она толкает Штаубе на разговор о сексуальных штампах, — Тот, у кого традиционная семья, punalua, сразу вне подозрений.
— Жаль, я не знал, что есть такое простое решение проблемы. Я сам родился и вырос в традиционной семье, мои родители — лютеране и, по–моему, традиционная семья – это здорово. К сожалению, поскольку моя профессия связана с перелетами, я мало бывал дома, и традиционная семья у меня не сложилась, но при других обстоятельствах…
— Почему не сложилась, – перебила Брют, — У тебя была традиционная исламская семья, которая до определенного момента тебя вполне устраивала, не так ли?