Чужая жена
Шрифт:
— Либо карьера, либо муж. Такая уж профессия.
Мара отделила от копны волос очередной блестящий локон и принялась его расчесывать.
— А у актеров все по-другому? — поинтересовалась она.
Лилиан решительно закивала:
— Конечно! А вы что думали? Для мужчин все по-другому!
— Да уж, — согласилась Мара. (Особенно заметно это было в Африке, причем независимо от того, европеец мужчина или африканец. Бина была одной из немногих женщин, которые не вписывались в общую картину.) — Питер ведь женат…
— Еще и как женат, — усмехнулась Лилиан. — Он прославился тем, что женат.
— То есть? — не поняла Мара.
— Он снимался с самыми красивыми женщинами Голливуда, и за все эти годы у него не
Мара не отрывала взгляда от резьбы и завитков золотистого янтаря, украшавших гребень. Она чувствовала, что Лилиан ждет, когда она ответит, но Мара опасалась выдать то, что у нее на сердце. Сейчас ей вовсе не хотелось делиться своими чувствами с кем бы то ни было. Она не хотела, чтобы кто-нибудь когда-нибудь узнал, как поступил с ней Джон, не хотела обнажать свою боль, незажившую душевную рану. Выставлять напоказ постыдное клеймо женщины, которую разлюбили.
8
Место, выбранное Леонардом, выделялось из остального пейзажа благодаря живописному оранжево-красному валуну со следами эрозии. Валун возвышался среди выгоревшей на солнце земли с едва заметными редкими стебельками сухой травы.
— Стойте здесь и не двигайтесь, — велел он Маре. — Отсюда и начнем. Когда я скажу: «Мотор!», посмотрите вон туда, — он махнул рукой в сторону простирающейся за ними долины, — и медленно посчитайте до шести. Затем не спеша идите вдоль холма к тому большому дереву. Вы никуда не торопитесь, полностью погружены в свои мысли. Когда окажетесь в тени дерева, слегка задержитесь, затем снимите шляпу и встряхните головой, чтобы волосы рассыпались по плечам. Понятно?
— Кажется, да, — кивнула Мара.
— Ладно, только не волнуйтесь. Это немая съемка, так что я буду подсказывать. — Он поднял свой видавший виды рупор. — Что ж, поехали!
Фигура в ярко-красном комбинезоне спустилась по склону к высохшему ручью, с легкостью перемахнула через него и припустила к съемочной группе, толпившейся на противоположном краю оврага вокруг камеры на треноге. Все вместе они походили на странное стадо животных, разнившихся как мастью, так и размерами, но все же старались держаться вместе.
На полпути между Марой и съемочной группой расположился рейнджер в хаки. Ему пришлось разделиться с оруженосцем, чтобы охранять и съемочную группу, и Мару, и вот теперь, распластавшись на земле в неудобной позе, он без устали вертел головой по сторонам, внимательно наблюдая за всеми. Несмотря на то что пока он должен был всего лишь проследить, чтобы им ничего не угрожало, Мара знала: ружье он держит наизготовку, как охотник, выбирающий мишень. Незадолго до того за ее спиной на вершину горного хребта вышел лев. Рейнджер негромко присвистнул, чтобы обратить на себя ее внимание, и жестом приказал не двигаться. При этом он взвел курок двустволки, но что-то в его движениях подсказало Маре, что он, пусть и насторожен, но никак не встревожен. Причину она поняла мгновение спустя, когда лев оказался в поле ее зрения: на морде и шее животного виднелись алые пятна — лев недавно поел и теперь лениво прогуливался по скале. Затаив дыхание, Мара наблюдала за ним, пока он не ушел. Затем она повернулась к рейнджеру и увидела, как он машет Леонарду, давая понять, что опасность миновала. Но тот уже не смотрел по сторонам — он сменил Ника у камеры, прильнув к видоискателю. Когда же Леонард поднял голову, то посмотрел в сторону Мары и поднял вверх большой палец. Мара улыбнулась и помахала ему в ответ. Это означало, что все получилось. Долгожданный кадр — Мегги со львом на заднем плане — был снят.
Лилиан Лэйн на диких просторах Африки…
Сейчас единственными дикими животными в поле
Мара медленно отступала назад, пока не уперлась каблуком в указанный камень, затем повернулась и устремила взгляд вдаль, как тихо велел Леонард. Она отлично знала эту местность. Поросший травой пологий склон спускался к рощице акаций, отличавшихся непривычно высокими, затянутыми в желто-зеленую кору стволами. То тут, то там виднелись молочаи — они возвышались, как огромные кактусы-переростки. За деревьями серебристой гладью поблескивало озеро.
Стоя где приказали, Мара не могла избавиться от мысли, что на ней рубашка, брюки и шляпа Мегги. Одежда была привычной на ощупь, но от нее исходил легкий аромат французских духов Лилиан, который смешивался с запахом пота и средства для отпугивания насекомых. В ожидании команды Леонарда Мара нервно теребила нитку, выбившуюся из рукава рубашки. Она была рада, что рядом не было ни Питера, ни Лилиан. У Лилиан от жары разболелась голова, и они с шофером отправились обратно. У Питера съемки были назначены на более позднее время.
Вспомнив о Питере, который остался в приюте, Мара подумала, что на самом деле ее место тоже там. Опрометчиво было оставлять работников без присмотра в доме, где сейчас столько гостей. Но когда закончились съемки в столовой, Леонард перебросил съемочную группу в буши, где они и пребывали второй день кряду. Мару взяли с собой. Так что ей ничего не оставалось, как лишь уповать на то, что Кефа с Менеликом справятся и без нее.
Мара нагнулась, чтобы затянуть шнурок. Волосы упали на лицо, и она вновь подивилась тому, что они иссиня-черные. То была работа Руди, который готовил ее к съемке.
— Возможно, подошел бы и ваш натуральный цвет, — сказал он Маре, пока наносил на ее влажные волосы густой слой краски. — Но лучше перестраховаться.
Поначалу Маре неуютно было находиться в ванной комнате с едва знакомым ей человеком. Руди работал молча, легкими движениями наклоняя ее голову под нужным углом. Руками он разглаживал пряди и уголком полотенца вытирал попадавшие в глаза капли воды. В иной ситуации его жесты можно было бы истолковать как нежные или даже интимные. Но на его лице было то же выражение сосредоточенности, что и при подготовке приюта к съемке. Когда прическа была готова, он сделал пару шагов назад, прищурил глаза и оценивающе окинул свой шедевр взглядом. Только тогда Мара поняла, что покраска ее волос была для него лишь работой, а она сама — частью реквизита. От этой мысли ей странным образом стало легко и спокойно, словно разом рассеялись страхи и исчезли заботы.
Мара подняла руку, заслоняя от солнца глаза, и посмотрела, что происходит по ту сторону ущелья. Леонард терпеливо ждал, пока Ники установят камеру. Джеми сидел под черным зонтом, положив голову на газету. За ним высокой черной статуей возвышался Томба, который, словно пастух, стоял на одной ноге, закинув на плечо палку.
Если там, где находилась съемочная группа, еще можно было укрыться в тени, то, стоя на склоне, Мара изнемогала от зноя. Лучи солнца, словно раскаленные докрасна утюги, обжигали плечи. Пот ровными струйками стекал по спине и в ложбинку между грудей. На щеку села муха. Мара чувствовала, как она перебирает лапками по ее коже, ощущала прикосновения хоботка, всасывающего соленую влагу с лица. Но женщина даже не пыталась смахнуть муху. Легче было представить, что ее кожа на самом деле не ее, а чужая, и пот на ней — тоже чужой. И какая, в сущности, разница, было ли чужаку жарко или, может, неудобно от грязи? То была покинутая ею плоть, а сама она укрылась в далеком прохладном месте, где не было места жаре и мучениям.