Чужая женщина
Шрифт:
– Я так не скажу. Я знаю, что все может быть, но я его любым приму… – задыхаясь, произнесла Лара. – Мне ничего от него не надо. Я даже не обижусь на Ваню, если он, когда вырастет, захочет уйти от меня… Я просто люблю его…
Лара почувствовала, что слезы бегут у нее по щекам.
– Как ваша фамилия?
– Ярцева. Ярцева Лариса Сергеевна.
Одна из женщин что-то чиркнула в блокноте.
– Мы вас будем иметь в виду, Лариса Сергеевна… – уже более доброжелательно продолжила одна из женщин. – Но вы нас тоже поймите… Мы не может отдать ребенка первому
– Хорошо. Хорошо… – стиснув зубы, Лара вытерла слезы. – Я все сделаю. Можно мне хотя бы попрощаться с Ваней?
– Да, конечно! Что ж мы, звери какие…
Лара подошла к мальчику, сидевшему на качелях, присела пред ним на корточках.
– Ваня… Ваня, тебе сейчас в одно место придется поехать.
– К тебе?
– Нет, не ко мне. Тебе вот с этими тетями придется поехать… Они хорошие! Там будет хорошо… А потом я тебя заберу.
В этот раз Ваня не стал спрашивать о матери.
Он был еще совсем мал, ему никто пока не говорил о смерти матери, но он как будто уже знал. Знал и понимал все. Он уже нес свое одиночество, как крест…
Обреченность и тоска были в глазах Вани.
А Лара в его глазах видела себя. Пусть она потеряла родителей в уже довольно взрослом возрасте, но выпила чашу сиротства сполна. Она не хотела, чтобы нечто подобное испытывал и Ваня.
– Я тебя заберу. Ты только подожди немного, ладно, Ванечка?
– Ладно. – Ваня сполз с качелей и, опустив голову, заковылял к чиновницам.
Лара старалась не плакать при Ване, но, едва машина с мальчиком тронулась с места, она разрыдалась…
– Лара, будет! – испугалась Екатерина Петровна. – Ты все сделаешь, как обещала… Я тебе верю!
– Ему больно… – сквозь зубы произнесла Лара. – Я чувствую, как ему больно… Я не хочу… Царица Небесная, помоги мне, дай мне сил. Я все сделаю, все – чтобы ему только не было так больно, Ванечке…
– Ларочка, да не убивайся ты так!
Лара вытерла слезы, отдышалась.
– Все, я спокойна… – шепотом произнесла она. Помолчала: – Сейчас поеду в Москву, устраивать дела, справки там собирать, и прочее. Только в Кирюшино еще съезжу. Не могу не думать о Маше…
– Я с тобой! – вызвалась Екатерина Петровна. – Посмотрю, что там от дома осталось…
Ближе к вечеру женщины были в Кирюшине. Лара днем уже видела, во что превратилась деревня, но для Екатерины Петровны это стало нелегким испытанием.
Они брели по дороге, молча глядя по сторонам, потом Лара остановилась перед Машиным домом.
– Вот здесь это было… – сказала Лара. – А я вот там жила. Погодите, в последний раз посмотрю.
Лара подошла к дому, в котором она жила с Феликсом. Вернее, это не дом уже был, а один остов.
Внутри что-то зашуршало, словно кто-то ходил там. Феликс? Феликс вернулся, чтобы осмотреть свои потери?
«Что же ты наделал? Зачем?!» – со злостью подумала Лара и, не владея собой, шагнула внутрь дома.
– Феликс! – крикнула она. – Ты меня слышишь?
Но в пустом, выгоревшем доме никого не оказалось.
В этот момент что-то зашуршало сверху, посыпались обугленные щепки.
Лара подняла голову и лишь в последний момент успела заметить, что одна из почерневших балок летит вниз, прямо на нее.
Сам дом, как и его хозяин, – продолжал мстить Ларе.
Она почувствовала удар и упала, придавленная балкой.
– Наталья Константиновна, как там Оля?
– Прекрасно, – фыркнула несостоявшаяся теща в телефонную трубку. – Я ей завтрак сделала, а она меня трупоедкой обозвала!
– Кем? – спросил Александр, неприятно пораженный.
– Ну она же у нас вегетарианка, не ест мяса! – язвительно захохотала Наталья Константиновна. – А то, что ей силы надо восстанавливать, она даже не думает… Шелуху какую-то жует, пророщенные зерна! А я на рынок, между прочим, специально за этим мясом ездила!..
«Хоть что-то ест!» – с облегчением подумал Александр.
– Я могу чем-то помочь? – настойчиво спросил он.
– Господи, Саня, чем ты можешь помочь? Но разве только тем, что этой дуре мозги одолжишь… – с досадой воскликнула Наталья Константиновна. – Все, больше никаких новостей нет! – И женщина, не попрощавшись, бросила трубку.
Александр нажал на кнопку отбоя.
Отложил телефон, машинально схватился за пульт, включил телевизор, пытаясь заглушить свои мысли.
…Он звонил в тот дом каждый день, он приезжал к Оле несколько раз, но она, исполнившись внезапной, холодной ненависти к Александру, отворачивалась от него, не желая говорить.
Он не любил ее, он не хотел возвращать ее, но и бросить, отступиться тоже не мог…
К этому времени Александр уже понял, что Оленька ничего с собой не сделает, что ей не нужна его помощь и поддержка, и даже более того – он переживает из-за гибели ребенка больше ее – матери! У Оленьки все чувства сосредоточились теперь только на одном чувстве, одной мысли: зачем Александр выгнал Римму и почему Римма посмела послушаться Александра и ушла?! О том, что ребенок мог остаться жив, обратись она вовремя к врачам, Оля даже не думала. Ее бесило больше то, что ее волю посмели не выполнить! Ни раскаяния, ни сожаления, ни печали – ничего… Лишь ненависть – вот что владело сейчас Оленькой.
Но все равно – как можно оставить ее, женщину, потерявшую ребенка?..
И еще другое. Не было и дня, чтобы Александр не вспоминал о Ларе. С нежностью и сожалением. Правду говорят – лицом к лицу лица не увидать… Чем дальше во времени, тем милее становилась она для Александра. Он уже не помнил своих обид, не помнил причин ссор с женой (а ведь она, Лара, до сих пор оставалась его женой, формально по крайней мере!). Он помнил только ее глаза, поворот головы, движения губ при разговоре… Помнил, как она сердилась и радовалась. Плакала и смеялась. И то особенное выражение отрешенного блаженства, которое иногда озаряло ее лицо – не так часто, как хотелось бы Александру. Ради этого выражения он бился каждый день и ночь, он не давал Ларе покоя, из-за этого они ссорились…