Чужая женщина
Шрифт:
Шепчет, и слезы по щекам катятся, хватает за лицо, за рубашку, а я руки ее выламываю и толкаю назад, чтоб не трогала, не смела. А потом ослепило, сорвало.
— Шлюха, — наотмашь, так, чтоб голова к плечу склонилась и кровь по губам потекла, и у меня саднит внутри и ее болью, и триумфом, что ей хоть на четверть больно сейчас, потому что она по мне поездом, а моя пощечина так… ни о чем. — А если не скажу, с ним и со мной будешь или нового найдешь?
За шиворот ее сгреб и об стену спиной, так, чтоб искры у нас обоих из глаз посыпались.
— Ты что сделала? Что ты сделала, ты понимаешь… он как
Она кровь по щеке тыльной стороной размазывает и крепко держит меня за воротник. И смотреть на нее невыносимо, больно в глаза ее смотреть и свое лицо, перекошенное там видеть. Отражение собственной тупости. Жалкий идиот, который даже сейчас дрожит возле нее.
— Пришиби. Сделай, что хочешь со мной… я не смогу без тебя. Олееег… пожалуйстааа, не гони. Хочешь, на колени стану? Простиии…
И вниз опускается, а я ее за волосы и вверх. Убить дрянь хочется и к себе прижать, целовать лицо ее, глаза и губы дрожащие, а картинки никуда из головы не деваются. Она в них голая сверху на нем прыгает, и грудь ее маленькая скачет в такт… его толчкам.
— Вон пошла. Вооон, сука, воон.
Я заорал так, что казалось, у самого кровь из ушей польется. Соседка щелкнула замком и выглянула в коридор через цепочку, а я ногой дверь захлопнул с такой силой, что там ойкнули и запричитали.
— Шлюха ты, вот ты кто. Со мной и с ним… б***ь, как же тошно. Тошно от тебя. Воняет гнилью. Ты понимаешь? Ты. Мне. Воняешь. Им. Как я раньше этой вони не почувствовал?
— Я люблю тебя… люблю, давно люблю. Олег, выслушай… прошу тебя. Просто выслушай меня и решишь… пожалуйстаааа.
— А его? Что ты тогда делаешь с ним, под ним, мать твою? Или это теперь нормально, под двух ложиться? Сначала с одним — подмылась и потом с другим? Ты хоть подмывалась, а? После него и после меня? Как же тошно, б***ь.
— Не надо, Олег не говори так…
— А как? Как мне тебе говорить, если… твою мать… если ты от меня к нему шла, и не заливай, что не трахал. Трахал, я знаю.
И какая-то часть меня ждет, что скажет, не трахал. Солжет. Навешает лапши на уши, и за это я презираю нас обоих еще больше.
— Я уйду от него…
— Что ж сразу не ушла, как на меня потекла? Или у него денег больше, м?
— Мне… мне не нужны его деньги. Так получилось когда-то… так надо было…
Конечно, надо с его-то миллионами. И мне за него обидно, за себя и так же его в месиво хочется. Все это вместе внутри в шар из колючей проволоки превратилось и режет, рвет, катается внутри, и я кровью захлебываюсь.
— А что нужно? Что тебе от нас нужно?
Я шел на нее со сжатыми кулаками, а она пятилась от меня к стене.
— Люблю тебя.
Слезы эти. Ненавижу ее слезы. Пусть прекратит реветь. Пусть прекратит даже ими мне лгать.
— Убирайся.
Толкнул к лестнице.
— Давай, катись отсюда.
— Не могуууу… не могу, когда вот так…
— А как, мать твою? Как? Как ты хотела, чтоб я тебя с ним? Б***ь уходи. Уходи, не то я за себя не отвечаю.
— Олееег.
Кинулась ко мне, а я сильно оттолкнул ее от себя с рыком. Зоряна упала навзничь, и платье до бедер задралось, смотрю на ноги ее стройные в чулках порванных, и член встает колом так, словно я никогда не трахался. Суууука. И у
Сплюнул на пол и захлопнул дверь в квартире. Она еще стучала с той стороны, что-то говорила взахлеб, а я стянул со стола бутылку, открыл… а выпить не могу, когда ее шаги стихли вдалеке, разбил бутылку о дверь и сполз на пол. И понимание обжигает кипятком, до волдырей, лопающихся там, внутри, на самом сердце, что люблю суку не меньше даже сейчас, когда узнал, что не моя она, если не больше. Ненавижу и до одержимости какой-то люблю. Нельзя мне к ней приближаться. Я должен забыть. Должен положить этому конец. Вот сейчас, когда знаю. Я же не мразь… я же не могу чужую женщину, как вор, как подонок какой-то.
Чужая женщина… набатом в голове, разрывая мозги в хлам, так, что на коленях стою, и трясет всего… Чужая. ЕГО.
Утром к жене бывшей поехал. Не знаю зачем. Потянуло меня, показалось правильным взять и поехать. С детьми только в выходные встреча назначена, а я поперся. Выгонит так выгонит. Черт с ней. Мне просто надо было с кем-то близким. С Деней невмоготу, хоть он и весь телефон оборвал. Ненависть адская гложет к нему, к самому себе и к ней. К ней сильнее всего. Убить ее хочется с каждой секундой все сильнее, и мне страшно, что смогу. По-настоящему смогу взять и задушить ее. Даже жену убить не хотелось, а эту — да. Сомкнуть руки на шее длинной лебединой и давить до хруста, а потом глаза ей закрыть и закопать поглубже в грязь… а дальше не знаю. Дальше — пулю в висок себе.
Машину бросил у пятиэтажки и по лестнице старой, обшарпанной (хороша жизнь без мужа, да, Ира?) взобрался на четвертый этаж. Если ее мудак там, детей возьму и все. Как-то в один из визитов на него напоролся и больше к ним домой не ходил. Она мне сама детей выводила. И с каждым разом становилось все проще и проще. Словно так и надо было. Не мой она человек, и ощущения, что мой, с самого начала не было.
Руку протянул и на кнопку звонка нажал. Дверь не сразу открыли, а я весь подобрался, приготовился козла ее увидеть. Прежняя волна дикой ярости внутри уже не поднялась, но ощущение, что его надо каждый раз прикладывать мордой обо что-то, осталось. Но передо мной стояла младшая дочь. Дверь на цепочке держит и на мои ноги смотрит. Словно боится голову поднять. Маленькая такая, худенькая. Вдруг мысли в голове появились — а они сыты здесь? Все ли у них есть? Я вроде денег давал, но не спрашивал, хватает или нет. Все же с сыном полковника зажигает, должно ж хватать? Или на колбасу да икорку не насосала? Но это уже от злости мысли такие были. А сейчас просто на мелкую смотрел, и сердце сильно сжалось.
— Ташенька… — позвал, и голос дрогнул. Соскучился я. Зверски как-то, совершенно необъяснимо по ним соскучился.
— Кто там, Таш?
— Папка пришел, — деловито сказал Сашка и дверь открыл. — Заходи, пап.
И отлегло, как на сына посмотрел. Вроде все хорошо у них. Боевой такой, челка дыбом, смотрит на меня волчонком. Я перед Ташей на корточки присел.
— Не рада мне? Не скучала по папке?
— Скучала, — голосок тоненький, и все равно на туфли мои смотрит.
— Но не рада?