Чужая женщина

Соболева Ульяна

Ударила его по щеке, а он сгреб меня за волосы за затылок.

— Сука ты, Зоряна.

— Убирайся. Я охрану позову. Ты кем себя возомнил? Пошел вон.

Сильнее волосы мои сжал, так, что от боли в глазах слезы навернулись.

— Так я и есть твоя охрана, вот, пришел беречь и защищать. Цени.

Я ему в лицо ногтями вцепилась и толкнула за дверь, захлопнула с грохотом.

— Вон пошел. Не преследуй меня. Уйди. Дай дышать спокойно, спать дай, жить дай без мыслей о тебе. Уходиии. Не могу я так большеее. Понимаешь?

И не могу сдержаться, рыдаю навзрыд, потому что не хочу, чтоб уходил и понимаю, что это утопия. Не быть нам вместе. Никогда не быть… что не соберу себя больше в целое, не смогу научиться жить без него, если близко

подпущу.

А он толкнул дверь и сгреб в охапку, я тут же руки вскинула и за шею обняла, в волосы вцепилась и губы его своими солеными нашла, но едва он впился голодно в мой рот, тут же уперлась руками ему в грудь.

— Нет. Нееет. Уходи. Не хочу. Не могу так.

— Как так? Как так, Зоряна?"

А ведь я пыталась, пыталась спасти нас обоих, пыталась не стать для него шлюхой и тварью лживой и не смогла. Не смогла, такая жалкая и слабая. Заслужила каждое его слово. Каждый упрек… и от осознания, что он меня такой считает, выть хочется, орать так, чтоб из горла кровь потекла. Орать, что да, шлюха. Из-за него. Только с ним. Для него. Его всегда любила… Это он жизнь мою сломал. Он по мне поездом уже дважды. Я даже не представляла, что все эти годы жила только ради нашей новой встречи, только ради этого мужчины я вставала каждое утро и засыпала каждую ночь. У меня был он и воспоминания о нем, а еще была надежда. Все остальное у меня каким-то непостижимым образом отняли. Наверное, я была слабачкой и идиоткой, раз позволила себя вот так обобрать. Оставить ни с чем. У каждого есть хотя бы какая-то отдушина, хотя бы единственный близкий человек, к которому можно пойти и молча рыдать в плечо. У меня не было никого. Ни единой души. Самые близкие мне люди разодрали мне душу на сувениры, которые приносили им те или иные материальные блага. Даже мой сын называл другую женщину мамой и любил ее, вместо меня… мой сын, так похожий на Олега. Как две капли воды, как мини-копия и доказательство его отцовства без ДНК.

Не мой сын… и моим никогда не станет. У меня его отобрали. И мужчина не мой, и жизнь эта не моя. Я так и сидела в машине под его домом, и щеки горели от пощечин. Битая всеми и презираемая всеми. Я только этого и заслуживаю: чтоб пинали, как собаку. Сама виновата. Сама всегда была безропотной дурой. Делала то, что ожидали другие. Нет, я не винила родителей, ни в коем случае не винила сестру, я винила только себя. Мне надо было сказать "нет", а я никогда не могла этого сделать. Мое "нет" не волнует даже Дениса, который якобы меня любит, а на самом деле эгоистично пользует мое тело и держит подле себя. Любовь желает любимому счастья, а все вот это не любовь, а потребительство. Я — его вещь, и он готов меня ломать, когда я не работаю так, как ему обещали.

Домой ехать не хотелось, да и не дом это совсем. Клетка, открывающаяся ненадолго. Или могила, где рано или поздно я сдохну от тоски. Дождь бил в лобовое стекло, а я размазывала слезы по лицу и рыдала взахлеб под бешеный стук капель по стеклу. Руки лихорадочно поковырялись в бардачке, нашла пачку, закурила, дрожащими руками удерживая сигарету и глядя перед собой застывшим взглядом. А ведь совсем недавно я была до безобразия счастливой. Ходила на носочках по острому краю этого счастья, понимала, что режу ступни в кровь, но ни за что не отказалась бы ни от одного дня, проведенного с ним. Я выдрала их, украла у судьбы, и это оказалось самым большим богатством в моей жизни. Просидела до самого утра, пока не увидела его, выходящего из подъезда и идущего к своей машине. Первым порывом было выскочить и броситься на шею, обнимать, цепляться за него, не дать уйти от меня, не дать снова бросить. Ведь не может все в человеке сгореть за сутки? Не может любовь исчезнуть. Ведь он любил меня… сам сказал, что любил…

"— Любить тебя хочу… и мне страшно, — лбом в лоб его уперлась, — боюсь сгореть с тобой в пепел. Я уже горю, Олег. И даже бежать от тебя не получается.

— Не

бойся… ты ведь меня уже сожгла".

Сожгла? Разве? Это он меня сжег. Живьем. Бензином своей ненависти полил и спичку поднес. Разве у любви есть прошедшее время? Нету. Я точно знаю, что нету. Моя жила назло всему, как бы я ее ни душила, как бы ни топтала и ни резала на куски, она, тварь, восставала из пепла и ждала до жалкого победного конца, и сколько раз этот конец ни наступал, она продолжала ждать и верить. Я впилась в руль дрожащими пальцами и поехала за ним… Зачем? Я буду это кричать себе потом, когда пойму, куда поехал. Буду кричать себе молча "Зачееем, Зоря, зачееем?"

Они вышли все вчетвером: он, его жена и двое детей. Дочку держал на руках и прижимал к себе хрупкое тельце в светлом пальтишке, а она размахивала ручками, ловила капли дождя. Я перевела затуманенный взгляд на его жену, и внутри все оборвалось с такой силой, что я громко застонала, втянув судорожно воздух. Как когда-то после нашей первой ночи, когда увидела, как он целует ее живот. Только сейчас намного больнее. Сейчас я изрезана на части и понимаю, что после этого уже не воскреснуть. Я не смогу смириться и забыть. Это уже невозможно. Перед глазами вдруг возникла совсем другая картина — это я с ним там, а у него на руках наш сын. Он размахивает шариком и кричит "папа", а я улыбаюсь Олегу и плачу от счастья.

Слезы размазали картинку и смешали обе в кровавый калейдоскоп несбывшихся желаний. Они уехали, а я… я еще какое-то время сидела там, задыхаясь от слез и от понимания, что и здесь меня вышвырнули куда-то за дверь, как все ту же собачонку, позволяющую себя пинать, лишь бы пару раз погладили и чем-то покормили.

Я куда-то поехала, не знаю куда. Куда глаза глядят. Наматывала круги по городу, стараясь справиться с агонией внутри, стараясь своими силами заглушить боль, но она не стихала. На глаза попалась вывеска магазина, я припарковала машину, и сама не поняла, как купила несколько бутылок водки. Никогда раньше не пила, а тут… наверное, я сломалась. Без возможности восстановления. Боль оглушила настолько, что мне нужно было ее хотя бы немного унять… ооо… как же я ошибалась. Не верьте, если вам скажут, что станет легче. Не станет. Будет только хуже. Боль вырвется наружу и начнет разрушать не только вас изнутри, но и всю вашу жизнь. Вы с нее сбросите цепи и дадите ей право превращать вас из человека в больное жалкое животное, которое каждый захочет пнуть или пристрелить из жалости, но не более того. Но я не думала об этом, мне хотелось заветного "легче", но не стало, меня захлестнуло еще больше отчаянием и истерикой. Захотелось увидеть сына. Безумно захотелось. Еще сильнее, чем вчера. Я приехала к сестре по инерции, поднялась на лифте, чуть пошатываясь, и вдавила кнопку звонка. Мне послышалось, как к двери подошли. Потом отошли от нее. Я настойчиво давила и давила на кнопку звонка, пока Лера не распахнула дверь, кутаясь в халат.

— Что случилось, Зоря?

— Привет, — попыталась улыбнуться, но вышло криво, — а я… я к Чертику пришла.

— Чертик спит, ты его чуть не разбудила.

Она придерживает дверь и войти не приглашает, а моя боль смелая стала, борзая. Она больше не хотела сидеть во мне. Ее рвало наружу из меня. Крушить и ломать тех, кто ее причиняет.

— Ну я бы подождала, пока проснется. Впустишь?

— Нет.

Отрезала Лера, и ее взгляд стал металлическим.

— Подожди выйдем.

— Я зайду и пого…

Она вдруг оглянулась назад, и в ее глазах появился испуг.

— Не зайдешь. Я не одна. Пошли вниз.

Она стянула с вешалки за дверью плащ, накинула сверху на халат и потащила меня к лифту.

— Что с тобой, Лера?

— Ты пьяная, ты вообще не в адеквате. Ребенку не надо вот это все видеть.

— Что это?

— Вот эту твою пьяную любовь, Зоря. Что-то ее вдруг стало слишком много.

Ударила в самое сердце, пока не сильно, а боль сжалась и запульсировала.

— Он ведь мой сын.