Чужеземец
Шрифт:
Это даже не было переводом молитвы — язык механически произносил слова, приходящие на ум. Кажется, он даже заклинал демонов, посылал их в какие-то дыры и пропасти, грозил пожечь их лазером любви Христовой… — слова не задерживались у него в мозгу, таяли, а на смену им приходили новые. Сейчас было как бы два Алана — один, в позе библейского пророка, стоя простирал ладонь к бесовским огням, отчего те тускнели и уменьшались в диаметре, а другой, лежа на циновках, в ужасе смотрел на самого себя и не понимал, что происходит — сон, галлюцинация, болезненный бред? Или это всё на самом деле?
Потом
А секундой позднее голова взорвалась немыслимой болью, пространство комнаты съёжилось и нырнуло внутрь себя, пропали звуки и запахи. Зато вернулась тьма — та самая спасительная тьма, полная тёплых волн-ладоней, качавших его всё быстрее и быстрее, всё дальше и дальше — от края неба до края земли… у которой на самом деле вовсе не было краёв.
11
Роскошное всё-таки у тётушки Саумари крыльцо. Деревянное — совсем как на Земле… в здешних краях дерево дорого ценится. Сама ли потратилась, или от прежних владельцев осталось?
Алан сидел на ступеньке и глядел на сизую полоску тени. Та ползла не быстрее улитки, но всё равно скоро придётся сменить дислокацию. Солнце летнее, жалящее, готовое прожечь до костей… едва ли не как шары ночных магов.
Утром, принеся завтрак, возбуждённый Гармай в подробностях описал великую битву на посохах. Что же касается предшествующего разговора незваных гостей с тётушкой, то полезной информации оказалось куда меньше.
— Что-то так тихо было… — оправдывался парень. — Точно суконный плащ мне на голову набросили. Одно слово разберу, а два — как мухи жужжат. Короче, они про какое-то общество тайное говорили и денег хотели… великую дюжину докко… я таких деньжищ и в глаза-то не видел, даже когда с Рыжим Волком купцов на дорогах потрошили…
— Ладно, разберёмся, — махнул рукой Алан. — Беги уж, хозяйство тебя ждёт…
— А то! — согласился Гармай. — Поганцы эти нам засов на воротах поломали, новый надо сладить…
И ускакал.
Сам Алан плохо помнил ночные события. Тяжёлый, без сновидений, сон затёр в мозгу детали случившегося. Только и осталось, что едва заметная жёлтая пелена, делившая комнату надвое, а потом — хищные огни на посохах, и ощущение чужой, насмешливой силы. А потом — то ли дрался, то ли стихи читал…
Ещё вспомнилось, как сумел самостоятельно подняться с циновок. Значит, работает всё же тело… Тогда почему бы не попробовать снова? Полутёмная комнатушка с вонючим факелом надоела хуже горькой редьки… забавно, что здешний овощ хламаззи — это редька и есть… изменившаяся, конечно, за четыре тысячи лет… хотя кто знает, какой была земная редька во времена фараонов…
Тётушка, ясное дело, снова начнёт ругать за самодеятельность, но к её попрёкам Алан уже привык. Были они как перец в пресной скуке исцеления.
И ведь получилось! Боль, конечно, показала зубки, но зубки весьма умеренные.
Голова не кружилось, слабость не грозила опрокинуть на жёсткий глиняный пол.
— Выполз, значит? — непонятно откуда взялась тётушка Саумари. Оглядела его снизу вверх оценивающе — не поразить ли громом ведьминого гнева, — но сдержалась. И сама села рядышком.
— Что ж ты так? — только и сказала горестно. — Раны не затянулись как следует, рёбра не срослись…
— Мне уже гораздо лучше, тётушка, — возразил Алан. — Почти и не болит ничего, голова не кружится. Наверное, скоро уж мы с Гармаем дальше двинемся. Я рассчитывал до осенней ярмарки в Таораме быть…
— Подождёт твой Таорам, под землю не провалится, — возразила старуха. — Тебе ещё луну лечиться надо. И можно подумать, будто гоню я тебя, так торопишься.
— Да понимаю, что не гонишь, — усмехнулся он. — Небось, и денег-то за лечение не возьмёшь. Редкий ты человек, тётушка Саумари… надо же… ведьма. Опередила ты своё время на великие дюжины лет… Жалко мне будет с тобой расставаться, но ведь я должен… мне надо ходить и рассказывать об Истинном Боге. Это главное…
— Да куда ж ты хилый такой дойдёшь? — скептически хмыкнула тётушка. — Дюжину дюжин шагов разве что… и свалишься в пыль. Если только на мула тебя сажать, — задумчиво протянула она. — Да и к мулу привязывать пришлось бы… не удержишься, особенно коли мул с норовом. Хотя нет, без толку, — старуха повела средним пальцем, что означало здесь отрицание. — Бежать сейчас — только хуже сделать… сразу смекнут, что боимся мы их и никакого средства про запас не имеем.
— Ты о чём, тётушка? — с ходу не понял Алан. — Вернее, о ком?
— Да о гостях наших незваных, — пояснила она. — Красавчиках этих в синих плащах-то… Или, думаешь, приснились они тебе?
— Честно говоря, плохо я помню, что ночью было, — сознался Алан. — Всё как-то в голове смешалось… да и разговор ваш я почти не слышал… в забытьи каком-то валялся. Утром Гармай вкратце рассказал, но очень уж вкратце…
— Бывает, — кивнула старуха. — А дело-то приключилось у нас нехорошее… совсем гнилое дельце…
Она заговорила глухо, делая долгие паузы. И оттого картина выходила только страшнее.
Оказалось, вся здешняя оккультная шпана — волхвы, ведуны, маги, целители и колдуны с колдуньями — уже давно были организованной силой. Имелось некое общество «Синяя Цепь», вполне себе традиционная мафия. «Синяя Цепь» улаживала дела с государевыми чиновниками и с храмами, поэтому практикующие колдуны могли не опасаться неприятностей с властями — что духовными, что светскими. Более того, по догадкам старухи, правительство Высокого Дома могло регулярно пользоваться магическими услугами Общества. Разумеется, колдунам да ведьмам положено было платить в «общак» — соразмерно уровню доходов. Саумари же умудрилась восемнадцать лет прожить в Огхойе, прослыть могучей ведьмой — но каким-то непонятным образом не знать о существовании «крыши». Наставник почему-то не рассказывал ей о «Синей Цепи» — то ли сам не знал, то ли не посчитал нужным. А с коллегами по ремеслу осторожная тётушка предпочитала не общаться, дабы не раскрылся обман. Вот и поплатилась за неведение.