Чужие дети

Троллоп Джоанна

Он внимательно посмотрел на нее.

— Что?

Лиз стояла в холле, уже накинув пальто, с чемоданом у ног, поскольку Том собирался подвезти ее на вокзал к ночному воскресному поезду в Лондон.

— Ты спрашивал, хочу ли я перемен. Ты сказал, мы могли бы вместе изменить мою и твою жизнь. Ну, я подумала об этом, и я хочу перемен, правда. Давай переедем в другой дом.

Он сдержанно ответил:

— Я думал, тебе нравился этот.

— Да, нравился.

— Возможно, тебе подходит дом, который ты купила. Дома тебе некоторое время интересны, а потом, по непонятным

причинам, перестают нравиться.

— Это совсем другое…

— Надеюсь, — сказал он, — что твоя перемена привязанностей не распространяется на людей.

Она почувствовала небольшой приступ гнева.

— Ты знаешь, что это не так. Как смешно и по-детски глупо говорить такие вещи…

— Возможно, я чувствую, что предложение оставить дом столь же смешно и по-детски глупо. Почему ты хочешь это сделать так внезапно?

У нее перехватило дыхание.

— Воспоминания о Паулине, запертая на ключ дверь в комнату Дейл…

Он посмотрел на Лиз.

— Так было всегда. Мы преодолеем это. Ты поймешь. — Том подошел ближе. — Мне жаль, что я говорил так прямо…

— Все в порядке…

— Дейл вела себя сегодня глупо. Очень глупо. Но она любит тебя. Ей никогда не нравилась Джози. Потом дочка успокоится, перестанет устраивать представления. Ты увидишь. Но есть еще кое-кто…

— Кто же?

— Руфус, — сказал Том.

Элизабет засунула руки в карманы пальто.

— Что с ним?

— Это дом для него, — ответил Том. — Этот дом, вероятно, самое лучшее убежище, которое у него сейчас есть, самая надежная пристань. Я не могу… — он умолк, потом взглянул на нее. — Вправе ли я?

Лиз медленно покачала головой.

— Ты видишь, каким он здесь был, — сказал Том. — Каким был с тобой. Ему стало легче, верно?

Элизабет испустила долгий вздох. В один из последних визитов Руфуса Том нашел ее за тем, что она учила мальчика основам игры в шахматы. Лиз ощутила себя окруженной атмосферой одобрения, тепла и огромной любви. Она посмотрела на любимого. Он улыбнулся, подавшись вперед, обнял ее, неуклюже притянув к своему пальто.

— Я действительно все вижу, — сказал Том. — Понимаю, каково порой приходиться тебе. Но ради Руфуса ничего нельзя менять. Мне очень жаль, дорогая, но нет.

Она почти разозлилась в поезде после этого разговора, стыдясь самой себя из-за злости. Ведь мысли Тома о сыне были не только верными, но и вполне совпадали с ее. Беда заключалась в другом: Лиз обнаружила, глядя на свое отражение в темном стекле купе, что не могла понять, что скрывалось за отношением Тома к сыну, что прочно связывало его прозрачными узами с прошлым. Он был подобен великану из сказки, который терял силу при колдовстве. Нужно было понять Тома — ради его настоящей любви к ней, ради их замечательного будущего.

Лиз плохо спала эту ночь, но проснулась, к своему удивлению, почти довольной. Она обрадовалась, увидев лондонское утро, свой портфель и черный шерстяной деловой костюм, который купила, когда фантазии о замужестве казались такими же маловероятными, как неожиданная встреча с ангелом здесь, на кухне. Впереди была рабочая неделя, встречи, решения, применение множества приемов дипломатии, которую

Элизабет не сумела проявить на прошлых выходных, чтобы перевести профессиональные приемы в личную жизнь. И в конце этой недели она снова упакует свой чемодан и отправится в Бат к Тому, чтобы обсудить с ним, с той рассудочностью, которую он так любит, изменения, которые они могут внести, чтобы после свадьбы дом стал их. Ради Руфуса.

Глава 12

Надин звонила каждый день. Иногда — дважды. Она выведала у детей привычный распорядок жизни на Баррат-роуд, поэтому могла звонить именно тогда, когда кто-нибудь в страшной спешке уходил утром в школу или через десять минут после того, как Джози с относительным успехом собирала всех шестерых за столом на ужин. Если Надин звонила во время ужина, то разговаривала с каждым из своих детей по очереди. Они уходили в гостиную, а когда возвращались, напускали на себя такой вид, что никто даже не осмеливался расспрашивать, о чем шла речь. В большинстве случаев Рори после возвращения выглядел замкнутым, а Клер, похоже, готова была пустить слезу. Потом девочка сидела на своем месте на кухне, глядя в тарелку, словно старалась изо всех сил не разреветься. Только Бекки опрометью выбегала из гостиной, светясь от радости, и часто отказывалась снова садиться за стол. Она с вызовом шествовала мимо них по кухне и шла наверх, или вообще уходила из дома.

Джози посмотрела на еду в тарелке Бекки, всю перемешанную, но не съеденную, и решила, что Мэтью надо пойти за ней и привести обратно.

— Нет.

— Но ты спускаешь ей это с рук!

— Ты полагаешь, — сказал Мэтью, — что ссора из-за выхода из-за стола дважды в день, в итоге, предпочтительнее?

— А как же я?

— А что ты?

— Мэт, я трачу часы, делая покупки и готовя еду для детей. А потом раздается звонок телефона, и их отрывают от еды. Или они не хотят есть, потому что звонит телефон. Или не приходят к столу вообще. Причем, говорят, что им не нравиться то, что я приготовила. А позже я выясняю, что в доме съедены все крекеры или печенье…

— Я знаю, — сказал Мэтью.

— Прекрасно, тогда сделай что-нибудь!

Он посмотрел на нее:

— Что ты предлагаешь, мне надо сделать?

— Поговорить со всеми! Встань на мою сторону! Скажи, что не хочешь, чтобы со мной так обращались!

— На самом деле, — ответил муж, — я так и делаю. Я не гоняюсь за ними. Я не реагирую, я продолжаю есть с тобой и Руфусом. Я делаю вид, что мне безразлично их поведение.

— Безразлично?

— Да, безразлично.

— Мэт, — сказала Джози, и ее кулаки сжались, — это — неприкрытая враждебность в доме. Все твои дети настроены против меня. И ты говоришь, что тебе безразлично?

Когда Джози узнала, что получила работу, все оказалось гораздо лучше, что она предполагала. Учительница, которая ушла в отпуск по рождению ребенка (ее предстояло заменить), решила остаться дома с новорожденным, и ее место предложили Джози.

Чтобы отпраздновать получение работы, она купила бутылку австралийского шардоне и поставила ее на стол за ужином.