Чужие ветры. Копье черного принца
Шрифт:
Увидев старого капитана, Франц остановился в нерешительности. Они впервые встретились друг с другом. Худощавый старый моряк с добрым прищуром проницательных глаз был отцом девушки, которую любил Франц. Если Агата что-нибудь скажет, старик, как все отцы, заинтересуется личностью Франца, станет расспрашивать… А что тогда отвечать? Какое Франц имеет право любить такую девушку, как Агата? Что он может дать ей? Счастье? Богатство? Ничего, кроме своей любви! А любовь бедняка — валюта неважная.
— Входите, Франц, — просто и тепло сказала Агата. Хорошо,
За стаканом кофе Франц передал старому капитану просьбу хозяина.
— «Глория», «Нанду», «Панама» и «Квинслэнд»? — не спеша повторил старик. — Как же, знаю!.. На «Панаме» сам плавал в молодости вторым помощником… Все это — пароходы старой конструкции, дальше Гавра не ходят, курсируют на Балтике и в Северном море… Любопытно, зачем они понадобились вашему хозяину? Из всех судов, которые я знаю, под стать этому старью одна только греческая кастрюля «Гелиополис»…
Старик подлил в кофе ликера, и Франц, который у себя почти никогда не пил, раскраснелся, глаза его заблестели.
— Хорошо у вас, — искренне сказал он.
— А если хорошо, заходите почаще, — предложил капитан Эриксон. — Агата, я думаю, тоже не будет против… Как, дочка?
Тут он хитро улыбнулся. Уголком глаз поглядел на дочь, думая уловить на ее лице следы замешательства, волнения. Но Агата ответила совсем спокойно:
— Да, да! Конечно! Я всегда буду рада.
Это равнодушное «буду рада» больно укололо Франца. Конечно, в теперешнем своем положении он никто для нее. И, обратившись к капитану, Франц высказал как твердое решение то, о чем еще совсем недавно думал довольно неопределенно:
— Хочу уходить от шефа! Я знаю, что это почти невозможно… Но все же рискну… Помогите мне найти работу в порту. Я механик, электрик, шофер…
Капитан Эриксон внимательно посмотрел на молодого немца и произнес всего два слова, но тот понял весь глубокий смысл, вложенный в них:
— Не нравится?
Франц опустил голову. Сказал глухо:
— Надоело… Грязно!
— А как же Агата? — уже строго продолжал капитан. — Ей оставаться там? Одной?
— Мы уйдем вместе! — неожиданно твердо сказала Агата. Франц радостно встрепенулся. Нет, в эту минуту Агата уже не была равнодушной! Глаза ее лучились теплом.
— Что ж, — удовлетворенно поговорил старый моряк. — Я охотно помогу вам… Завтра же поговорю с кем надо.
Поужинав, Франц стал прощаться. Надо было торопиться за Акселем, чтобы лишний раз не навлечь на себя гнев патрона. Узнав, что Франц от них едет к Акселю, Якоб-Иоганн заметил:
— Что-то мой старый друг редко стал бывать у нас! Видно, тоже работу подыскивает, уходить хочет?
Франц промолчал, но Агата сказала рассерженно:
— Просто ему стыдно!
Франц еле заметно улыбнулся:
— Стыдно? Мне кажется, это не по его части!
— Ну, ну, — добродушно запротестовал капитан. — Это уж вы чересчур! Он неплохой человек.
Франц молча направился к двери. Хозяин поднялся было проводить гостя, но Агата остановила
— Сиди, я сама!
Отец улыбнулся и протянул Францу худую, но крепкую руку.
— Значит, не забывайте нас… А в порту я завтра же узнаю…
Жилища моряков часто напоминают музей. Рядом с высушенным кокосовым орехом тут можно увидеть глиняную трубку алакалуфа с Огненной Земли; модель парусника, удивительным образом заключенная в пустую бутылку, стоит возле огромной раковины, в которой, если прислушаться, никогда не смолкает шум тропических морей.
Моряку приходится бывать в самых различных странах. И отовсюду он привозит сувениры. Было их множество и у капитана Эриксона. Они стояли, лежали, висели как в столовой, откуда только что вышли Агата с Францем, так и в тихой, уютной прихожей, где молодые люди задержались на минуту.
Франц скользнул взглядом по маленькой ореховой полочке, прибитой к стенке на уровне глаз. На полочке валялись различные безделушки.
— Агата, подарите мне что-нибудь на память.
— Зачем? — слегка удивилась девушка. — Дарить принято, если люди расстаются. А мы ведь не собираемся расставаться… Наоборот, после сегодняшнего вашего разговора с отцом…
— Подарите, — грустно настаивал Франц. — Кто знает, что может случиться завтра?
— Хорошо, раз вы так хотите, — согласилась Агата. — Я вам подарю… — она поискала глазами среди безделушек, — я вам подарю вот этот компас. — Протянула руку и взяла с полочки миниатюрный компас — брелок для часов, настоящий, с магнитной стрелкой и буквенным обозначением стран света. Стрелка, качнувшись на секунду, приняла свое постоянное положение. Держа компас на ладони, Агата вытянула руку вперед. Теперь один конец стрелки показывал на нее, а второй застыл ровно против груди Франца.
— Символический подарок, — с улыбкой, в которой, однако, чувствовались серьезные нотки, сказала девушка. — Во-первых, всегда указывает правильный курс; во-вторых, при случае можно пофилософствовать насчет разноименных полюсов, которые притягиваются, и в третьих… в-третьих, просто потому, что он первым попался мне на глаза… Берите! — Агата пыталась шутить, но ей мешало какое-то непонятное волнение. То не была растроганность, сентиментальность, девичья робость… Нет! То было смутное предчувствие боли. Францу передалось это волнение. Он быстро схватил безделушку и сунул в карман, словно боясь, что ее могут отнять.
— Спасибо, Агата!.. За вами заезжать завтра?
— Нет, я к вечеру приеду сама! Так и скажите хозяину.
Но на другой день Агата не приехала. Рано утром ее разбудил кашель отца. Капитан кашлял тяжело, с надрывом, словно кто-то колотил мокрым полотняным жгутом в днище перевернутой бочки.
Агата торопливо накинула на плечи халат. Зажгла свет. Встревоженная, подбежала к постели отца.
— Что с тобой? Ты простудился?
Капитан слабо махнул рукой. Лицо его осунулось, глаза были широко открыты. На лбу, на щеках и даже на подбородке выступил пот.