Чужое знание
Шрифт:
Они обнялись, насколько позволяли автомобильные кресла.
– Мы тут от поезда отстали. От питерского. Догнать бы?
– Значит, в Тверь!
– оживился Шагрон, трогая клавишу на торпеде. Дверь салона тихо закрылась и со щелчком заблокировалась.
– Пристегивайтесь, граждане!
– воодушевленно велел он, полуобернувшись.
Все, включая Шведа, накинули ремни. Шагрон тронул.
– Что за машинка?
– поинтересовался Швед.
–
– "Аурус", - ухмыльнулся Шагрон.
– Несерийный, заказной. Шеф оторвал где-то. Шикарный борт! Катаюсь - накататься не могу. Так что ваш вызов очень в жилу! Ща мы на хорду, и по платке - поезд ваш еще ждать будем, пока он до Твери доплетется.
И Шагрон дал жару. Врубил музыку, тяжелую - и дал.
Мы живем во время вранья,
Беззакония и разврата,
Чтобы вырасти волком были сотни причин.
Стал бы волком наверно и я,
Но судьба подарила мне брата,
И я понял: с той поры - я не один.
Я всегда помогал ему,
Он меня не подвел ни разу.
Получилось, один плюс один - это больше, чем два.
Пережили войну и чуму,
Встали на ноги, хоть и не сразу,
И мне хочется бросить в небо эти слова.
Когда в песне впервые прозвучало слово "брат", Пашка явно стал прислушиваться к тексту. А когда пошел припев, вообще закивал головой в такт песне:
Брат мой, ты веришь мне.
Мы в жизни плечом к плечу.
Мы в битве спина к спине.
Со смертью лицом к лицу.
Певец тянул припев мощно и раскатисто. Хотелось подтягивать и притопывать. И во время припева, и дальше, когда песня на какое-то время перешла в тяжелую инструментальную сюиту, а после снова вывалилась в куплет:
Я оглядываюсь назад
И не вижу чего стыдиться,
Мы прошли этот путь с тобою плечом к плечу.
Говорю я: "Спасибо, брат!"
Если выпадет вновь родиться,
Я другой судьбы не желаю и не хочу.
– Прям, про нас с Андрюхой!
– сказал Пашка одобрительно.
Все мы знаем: настанет срок.
Не страшится гибели воин.
Но отныне я не боюсь ни войну, ни чуму.
Я не гений и не пророк.
Но за будущее спокоен.
Я
Брат мой, ты веришь мне.
Мы в жизни плечом к плечу.
Мы в битве спина к спине.
Со смертью лицом к лицу.
Песня внезапно чуть упростила ритм, скатившись двухтактным сбивкам, которые вдобавок модулировались на пол-тона каждые четыре подачи:
Мрак!
Мрак!
Бесы воют в ночи.
Брат!
Брат!
Видишь огонь свечи?
В путь!
В путь!
Ты поспеши на свет.
Твой!
Брат!
Тебя не покинул, нет!
Твой брат
Во мраке свечу зажег,
Чтоб ты
Помчался не чуя ног.
И вновь
В ночи огонек догнал,
А твой брат
Снова тебя обнял.
Ближе к коде певец явно не щадил голоса, ревел сиреной:
Солнце слепит глаза.
Ветер доносит крик.
Брата бросать нельзя.
Юнец ты или старик.
Брат мой!
– Ну, точно про нас!
– повторил Пашка, когда песня закончилась.
– Как будто специально!
– Это про всех, - сказал Шагрон, экономно ворочая рулем.
Водил он предельно быстро, но при этом умудрялся впустую не рисковать и не совершать никаких сомнительных маневров. Он никого не обгонял без нужды, никого не подрезал, не втискивался в транспортные щели и не гулял из ряда в ряд просто так, от лихости. Каждый его маневр был совершенным и осмысленным. Его девизом было: "Скорость, там где можно", а на московских трассах можно было почти везде, чем Шагрон с удовольствием и пользовался.
Остановились только раз, на заправке перед развязкой к Аэропорту Шереметьево, на траверзе Долгопрудного. Швед наладился было подремать, но внезапно сесть вперед попросилась Марта. Сначала он удивился, потом заметил, как Марта смотрит на Шагрона, все понял и безропотно пересел назад. Кресло там было ничуть не хуже и вскоре Швед благополучно задремал, благо на трассе Шагрон выделывал еще меньше автокульбитов, чем по городу. А с Мартой они принялись негромко переговариваться впереди, но это никому не мешало - Пашка в среднем ряду тоже благообразно похрапывал.