Цирк Обскурум
Шрифт:
Я действительно люблю его. Я люблю их всех.
Я также принимаю каждую частичку тьмы, которая приходит с этим.
Глава
28
Неделя проходит без происшествий. Цирк устраивает свои представления, а я наблюдаю за ними со стороны, помогая, когда могу. Когда доктор Луис снова приходит проведать меня, я с радостью протягиваю ему свой гипс.
— Пожалуйста, скажи мне, что пора, — прошу я, улыбаясь.
Доктор Луис был сильно
— Я бы сказал, что самое время снять его. — Доктор Луис кивает, постукивая по гипсу. — Тебе нужно будет поработать над восстановлением мышечной массы, но я думаю, с тобой все будет в порядке.
Он осторожно отстегивает гипс и стаскивает его, затем сгибает мою ногу и все проверяет.
— Болит где-нибудь? — спрашивает он.
— Иногда бывает тупая боль, особенно холодными ночами, — отвечаю я.
Он кивает.
— К сожалению, я ничего не могу с этим поделать. Скорее всего, теперь ты будешь вечно с этим бороться, но, по крайней мере, рана зажила, и ты можешь ходить. — Он жестом показывает мне встать. — Давай посмотрим.
Я встаю и осторожно переношу вес тела на ногу. Резкой боли или внезапной судороги нет, поэтому я делаю один шаг, затем другой. Ухмыляясь, я поворачиваюсь обратно к доктору Луису и обнимаю его.
— Спасибо тебе, — говорю я, желая, чтобы он знал, как много это значит для меня. Доктор Луис хорошо заботился обо мне, пока я была ранена, и теперь я снова могу ходить. Наконец-то я освободилась от ботинка!
— Не стоит меня благодарить. — Он краснеет. — Это часть работы.
— Не будь таким скромным, — поддразниваю я. — Ты потрясающий. Посмотри, как хорошо ты заботишься о детях.
— Любой поступил бы так же, — говорит он, и его лицо краснеет еще сильнее.
— Нет, — протестую я, качая головой. — Мы с тобой оба знаем, что мало бы кто так сделал бы.
Эти слова повисают между нами, прежде чем он прочищает горло.
— Хорошо. Если у тебя еще что-нибудь заболит, дай мне знать. Но полегче с этой ногой на некоторое время. Я бы не хотел, чтобы ты повредила ее снова. Не прыгай с высоты и не бегай по пересеченной местности, — дразнит он, прежде чем погладить меня по голове и выйти за дверь, оставив меня с улыбкой смотреть ему вслед.
Я снова сгибаю икру и смеюсь от этого ощущения.
— Наконец-то, — бормочу я, прежде чем выйти из своей палатки.
Хильда настаивает, чтобы мы встречались каждый вечер. Мне нравятся наши занятия, и чем ближе я подхожу к чтению карт так же хорошо, как и она, тем дольше она настаивает, чтобы мы практиковались. Вот почему я оказываюсь в ее палатке за полночь, и мои глаза начинают
— Еще раз, — подбадривает Хильда, — и тогда мы сможем закончить на сегодня.
Я покорно киваю и вздыхаю, не отрывая взгляда от стопки. Я сосредотачиваюсь на том, что хочу, чтобы карты показали мне. Я тянусь к статике в воздухе и ощущению жужжания под моей кожей. Я закрываю глаза и копаю глубже, растворяясь во тьме своей души, затем кладу руку поверх стопки.
— Покажи мне, — шепчу я. Я убираю руку и открываю глаза, наблюдая, как стопка вибрирует от энергии. Мгновение это ничего не дает, а затем три карты выскальзывают из середины стопки и взмывают в воздух.
Я моргаю, особенно когда одна из них — карта джокера, та самая, которую я когда-то сжимала в своей кровоточащей руке.
— Как она сюда попала? — Спрашиваю я, а затем сосредотачиваюсь на других картах. Осознание приходит ко мне в тот же момент, что и к Хильде. Я, спотыкаясь, поднимаюсь со стула и смотрю на нее широко раскрытыми глазами. — Хильда…
— Я понимаю, — хрипло произносит она. — Иди! Предупреди остальных!
Как только я распахиваю створки палатки, воздух наполняют первые крики. Я поворачиваю голову в их направлении, и спотыкаясь, иду на звук, крепко сжимая пальцы. Языки пламени начинают взбираться по палатке на самом дальнем краю цирка, прежде чем перебраться на следующий. Новые крики разорвали ночь, но на этот раз от боли, а не от страха.
Ужас наполняет меня, когда я бросаюсь вглубь цирка.
— Проснитесь! — Я кричу так громко, как только могу, мой голос срывается от ужаса. — Проснитесь! Пожар! Там пожар!
Я срываюсь с места и бегу в направлении пламени, но секундой позже до меня доносятся другие звуки. Радостные возгласы.
— Сдохните, уроды! — кричит кто-то, прежде чем раздается смех.
Раскаленная добела ярость обрушивается на меня с такой жестокостью, что я чуть не спотыкаюсь под ней.
— На нас напали! — Я кричу, переключая предупреждение. — На нас напали!
Даймонд проносится между палатками передо мной так внезапно, что я вздрагиваю. На лице у него маска, а в руке он держит мачете. Он видит меня и бросает мне мою маску и большой гаечный ключ, который используется для такелажа.
— Сколько? — спрашивает он.
— Я не знаю, — отвечаю я, надевая маску и поднимая гаечный ключ. — Но огонь быстро распространяется.
Мы мчимся на крики. Ночь озаряется адом, когда языки пламени танцуют по палаткам, распространяясь подобно болезни. Мы проходим мимо одной, внутри которой кричат люди, отчаянно пытающиеся выбраться. Другие поливают пламя водой, пытаясь остановить распространение пламени, но оно голодает. Огонь поглощает и разрушает все на своем пути, и моя ярость растет. Мое единственное облегчение — это то, что дети находятся по другую сторону цирка, так что у кого-нибудь будет время предупредить их.
Передо мной появляется мужчина с горящими от разрушения глазами, который несет канистру с бензином. Я узнаю его — не потому, что я его знаю, а потому, что он был в закусочной и пялился на нас с Клабом, когда мы вошли. Позади него появляется другой мужчина, тоже легко узнаваемый.
— Горожане, — рычу я Даймонду, рассказывая ему все, что ему нужно знать.
Городские придурки решили, что нам здесь не место.
— Посмотри на этих уродов, — смеясь, кричит он своему приятелю, а затем плюет мне под ноги. — Ты должна сгореть вместе с палатками.