Цитадель тамплиеров
Шрифт:
Глава XVI. Почтовый роман
«О Прекрасная Дама, каждое слово, которым я решаюсь потревожить Ваше утонченное и богоподобное внимание, не что иное, как извинение за то, что я решился все же внимание Ваше потревожить. Я — варвар, вторгающийся в алтарь, но падающий ниц при величии и святости открывшейся картины. И я готов немедля отречься от своего варварства и даже от самого себя; более того, я готов вступить в смертельный бой с каждым, кто лишь дерзновенно подумает подвергнуть сомнению чистоту и возвышенность вышеупомянутого алтаря. Нет, нет, не подумайте, о Прекрасная Дама, что я смею просить о чем-то Вас. Просить я могу лишь о позволении мечтать, ибо бестелесный, эфемерный материал моих мечтаний никак не затенит тихого сияния Вашей невинной красоты. Я прошу лишь о том, чтобы дикарю с пылающим сердцем разрешено было надеяться на то, что когда-нибудь ему будет разрешено называться рыцарем Прекрасной Дамы и рисковать жизнью повсюду, единственно ради возвеличивания блеска ее возвышенного имени».
Сибилла получала послания каждый день. Вначале она их сжигала, трепеща от возмущения и обиды, и успокаивалась лишь в беседах с отцом Савари о путях добродетели. После посещения госпиталя Святого Иоанна беседы эти стали предметными. Прислужник иоаннитов уже пытался мостить дорогу к каким-то действиям. Но смущенной душе Сибиллы не терпелось лететь в чертоги, далекие от повседневности. Девушка перестала быть воском в пальцах проповедника. Она мечтала о святости и подвигах самопожертвования. И боролась с земными соблазнами в виде надушенных писем. А отец Савари утомительно рассуждал об устроении госпиталей для паломников, о средствах, лекарствах и обучении медицинской премудрости братьев-госпитальеров. Он выводил из себя принцессу этими разговорами. И она вскрыла очередное письмо.
Сердясь на сам факт появления этих эпистол, она представляла их содержание. Кто посмел обратиться к ней, девушке, решившей себя посвятить подвигам святости, со столь неприличным посланием? Она изучила письмо, как бы ища в нем признаки непочтения и легкомыслия, свойственные бездуховным, суетным людям. Но в итоге признала, что отправитель послания воспитан, робок и силится не задеть чувства Прекрасной Дамы ни словом, ни запятой.
Сибилла оценила и то, что в этом, двадцатом по счету, послании писавший даже не смеет назвать себя. То есть он скромен, умен, почтителен и ведет себя безукоризненно.
Это письмо она не сожгла, а положила в особый ларец.
Отец Савари долдонил свое. Он надоел ей. Сокращая общение с ним, она безропотно соглашалась со всем, что он говорил. И отец Савари уверился, что Сибилла вот-вот попросит приобщить ее к деятельности госпитальеров. Она тем более посещала лечебницы и ночлежки для инвалидов вместе с духовником. Правда, теперь они раздражали ее. Но разве в этом грехе признаешься? Его она замаливала сама в одной из церквушек монастыря, где ее поведение умиляло монахинь.
После очередного похода в приют для брошенных детей и неизящного натиска отца Савари принцесса получила письмо неизвестного обожателя со смиренной просьбой о том, может ли он открыть принцессе свое недостойное имя.
По сути это была не просьба, а требование. Оно взволновало принцессу. Вдруг человек действительно недостойный? А коли очень достойный? Что будет?..
Впрочем, была приписка, что если ей данное предложение не противно, то пусть она ныне или же завтра перед вечерней молитвой выйдет на паперть церкви Святой Бригитты. Обожатель был деликатен и предоставил ей выбрать. Дескать, если не хочешь знать меня, так не ходи…
— Что же вас, граф, привело в провинции к ссыльной? — обворожительно улыбнулась принцесса Изабелла.
Рено Шатильонский отвесил особо глубокий поклон:
— Вы ставите меня в тупик, Ваше высочество.
— Что так?
— Получается, что, сказав правду, я, пожалуй, солгу.
— Изъясняйтесь яснее, граф. Мы, провинциалки, не сразу понимаем столичных гостей.
В будуаре принцессы были еще секретарь и камеристка. Изабелла заканчивала свой утренний туалет под аккомпанемент интересной беседы.
— Граф, я жду.
— Зачем я здесь? По правде, я должен ответить, что не по собственной воле. Но правдивость вынуждает меня к ужасной лжи; ибо быть здесь у вас — мое самое страстное желание.
В темноватом зеркале, которое держала перед Изабеллой камеристка, мелькнула мгновенная ехидная улыбка. Юной принцессе прежде не приходилось видеть знаменитого графа де Шатильона, но о нем она слышала предостаточно. Буян, забияка, бабник… Однако же — остроумен.
Принцесса его принимала, так и не повернувшись к гостю лицом. Крупную фигуру в темном плаще зеркало отражало не целиком. Пока ясно было лишь то, что граф мрачен, как туча, но старается быть деликатным. Отсюда вывод — кто-то прислал его. Для чего — надо выяснить.
Последний раз посмотрев в зеркало, принцесса повернулась. Рено поклонился ее лицу еще более истово, чем затылку. Затем рассмотрели друг друга и, рассмотрев, остались довольны.
Изабелла была прехорошенькая и умница. Облик Рено де Шатильона никак не вязался со сплетнями и рассказами о его поведении. Перед принцессой стоял плечистый и высокий рыцарь с благородно очерченным лицом, мягкой, густой бородой, печальными глазами и тонкой улыбкой.
— Вы тоже в ссылке? — спросила она.
— Считать рай ссылкой? — спросил Рено мрачно. — Я имел неосторожность, Ваше высочество, убить кого-то из тех людей, что считают себя принадлежащими к дому его величества Бодуэна IV. И король заявил, что не желает видеть меня возле своей особы.
— Мне не довелось угробить ни одного приятеля короля, но его величество нуждается в моем обществе не больше, чем в вашем. Бывало, год-полтора не видалась с отцом.
Граф развел руками.
— Поверьте, Ваше высочество, мне очень лестно иметь в вас товарища по несчастью.
Изабелла улыбнулась.
— Надеюсь, граф, видеть вас при дворе. Двором своим я называю верных друзей, согласившихся ради меня оставить Святой город и поехать в эту припортовую клоаку.
— Сочту за честь, — произнес Рено Шатильонский и, поклонившись, вышел из будуара.
Некоторое время принцесса была в задумчивости. Данже напомнил, что надлежит закончить кое-какие дела.
— Да, — очнулась Изабелла. — Сделай так, Данже, чтобы за графом присматривали. Он здесь не зря. Но — осторожнее с ним.
— Кто же его мог послать? — раздумчиво произнес секретарь-мажордом.
— Не исключаю, что дьявол, — тихо сказала принцесса.
— Что вы сказали, Ваше высочество?
— Спрашиваю, что у тебя еще?
— Письмо к Гюи де Лузиньяну отсылать?
— Конечно, что за вопрос!