Цитадель тамплиеров
Шрифт:
— Небось он знает, — пробормотал охранник, латая перевязь для меча.
Проследить, куда отвозит почти все награбленное вожак шайки, казалось невозможным. Не выслеживать же Весельчака. Но Анаэль на что-то надеялся.
Двое братьев, тапирцев-несториан, уговаривали переждать холода. Они работали здорово. Звероподобный их облик и удачливость в деле быстро восхищали товарищей. Однажды, вернувшись с «работы» с хорошей прибылью, они, как полагалось, сложили добытое на ослиную шкуру возле костра. Добытчику полагалась половина добра.
Анри вышел из своей пещеры, кутаясь в меховой плащ и позевывая. Присел над горкой вещей и взял в руки ларь из обожженного дерева. Внутри его были кости на красном сукне.
— Вы ограбили церковь? — спросил вожак.
Разбойник недобро осклабился.
— Если у тебя выбор: умирать с голоду или ограбить церковь, ты тоже не постесняешься, — сказал тапирец.
Церковь стояла на выезде из Депрема. Анаэль еще осенью видел какого-то рыцаря, приезжавшего в этот храм с юным оруженосцем. Рыцарь был рослый, мрачного вида. Подслеповатого старенького настоятеля церкви отца Мельхиседека горожане почитали.
Тапирец сказал известное: дороги пусты, стражники и собаки свирепы… А что он и брат решили обчистить церквушку, повинен сам настоятель. Он напустился на них с проклятиями, увидев, что у церковной ограды они раздевают кривого приказчика с лошадиного рынка.
— Он так вопил, что пришлось его зарезать, — сказал младший тапирец.
— Отца Мельхиседека? — спросил Анри негромко.
— Нет, приказчика. Он тоже вопил из-за вонючего кошелька, в каковом нашлось всего-то четыре дойта.
Анри поднял кошелек, достал блеснувшую монету и подбросил ее на ладони.
— Если пройдет известие, что мы грабим церкви, нам не просидеть здесь недели, — сказал Анри. — Не знаю, какие понадобятся деньги, чтобы нас не турнули отсюда.
С этими словами он положил кошелек в карман, показывая тем самым, что дележ закончен. Но он переборщил. Три тусклых серебряных креста и оловянный черпак с золочеными накладками нельзя было сбыть. Тапирцы почувствовали себя ограбленными.
— Постой! — крикнул старший. — Не хочешь ли сказать, что разговору конец?
Анри нехотя повернулся к нему.
— Именно.
— Нашего мнения, как поделить эти деньги, ты знать не хочешь?
Анри зевнул.
— Дело сделано, хватит болтать.
— Ты ошибаешься! — тапирец шагнул вперед. — Разговор только еще начинается, клянусь ранами Спасителя!
— Не тебе бы клясться Его ранами после того, как ты ограбил один из домов Его.
— С Ним посчитаемся там! — тапирец поднял руку к потолку.
Конечно, он вел себя дерзко, но для того имел свои основания. Самоуправство Весельчака Анри уже надоело.
— Не мне одному, — сказал тапирец, — желательно узнать, куда идут наши денежки.
Анри выглядел спокойным.
— Вы знаете, что я не присвоил и полцехина. Можете выставить выборных, пусть обыщут мою келью.
— Нет, мы хотим знать, кто он таков, наш таинственный покровитель, и почему не хочет знакомиться с нами.
По лицу Весельчака пробежала тень, он почувствовал, что большинство сейчас не на его стороне.
Анаэль следил за развитием событий. Он еще не решил, на чью сторону встать, если возникнет схватка.
— Не кажется ли тебе, что ты суешь нос не в свое дело? — спросил Весельчак тапирца.
— Нет! — заорал тот, хватаясь за кинжал.
Что он хотел сделать, осталось неизвестным, потому что Анри распахнул плащ и метнул свою мизеркордию. С характерным чмоканьем она вошла в солнечное сплетение бунтовщика. Врата его сбили с ног и связали.
Пользуясь случаем, Анаэль указал Анри на ларец с мощами.
— Позволь мне это взять?
— Если никто не желает.
Ларец с костями никого не интересовал.
Глава XV. Сыновняя почтительность
На следующий день Анаэль попросил вожака отпустить его в Бефсан.
— Пусть Кадм меня сегодня сопровождает, — сказал он.
— Зачем тебе туда?
— Мне кажется, я знаю, как добыть немного денег.
— У тебя не получится.
— Я попробую.
— Ну, попробуй. Если тебя там повесят, потеря невелика. Кроме Кадма с тобой пойдут еще двое. А то сбежишь.
Другого напутствия Анаэль и не ожидал.
На закате отправились вчетвером. Дороги промерзли, в выбоинах блестел ледок. Звезды проступали, как иглы сквозь бархат. Посвистывал пронизывающий ветерок. Ни огонька… Рыжий арбалетчик Лурих — тупой германец — сказал, что ночь слишком мрачная. Кадм помалкивал, предупрежденный Весельчаком, что Анаэль, наверное, надумал сбежать.
К городу подошли в полночь. За крепостной стеной стучали колотушки обходчиков и полаивали собаки.
Четверка подошла к дому, где несколько месяцев назад Анри обменял глиняный кувшин на серебряную монету.
Анаэль шел по тропке так быстро, что его спутники стали нервничать. Вода в ручье замерзла лишь у берегов, луна освещала его таким образом, что, казалось, у противоположного берега затоплена сабля из светлой сирийской стали.
— Тихо! — поднял руку Анаэль.
Все казалось в порядке — ни подозрительного звука, ни сомнительной тени.
— Заряди самострел, — велел Анаэль Луриху, — и дай мне.
— Это мой самострел, я его никому не даю.
— Тогда становись позади, и если собака бросится — не промахнись.
— Я не промахиваюсь, — сказал Лурих.
— Почему говоришь, что собака… — прошептал Кадм. — Ты здесь бывал?
— По-соседски.
Анаэль открыл кинжалом калитку в глинобитной стене и негромко позвал:
— Чум, Чум!..
В пахучей глубине двора зародилось движение, что-то грохнуло, и перед Анаэлем появилась громадная собачья голова, изрыгающая белый пар.