Цитадель тамплиеров
Шрифт:
— Отправьте их всех троих в Яффу. Мы им спишем долги и приплатим.
— Я понял, мессир.
— И спешите, де Сантор.
Патриарх Гонорий поднялся на ноги.
— Думаю все же, граф, мы говорим о шипах роз, еще не высаженных в почву.
Вместо великого провизора ответил де Сантор.
— Если не думать о послезавтрашнем дне, завтра спохватимся и опоздаем.
— И тем не менее его святейшество прав, — сказал Д’Амьен, сглаживая невежливость монаха. — Ныне проблема в том, что богоспасаемый наш монарх ужасно боится храмовников.
Его святейшество произнес:
— Завтра или послезавтра я отправлю в Рим тайную петицию с докладом о нашей встрече. Затем король подпишет указ, подготовленный вами… — Он посмотрел на д’Амьена.
Тот твердо сказал:
— Отныне стража в городе будет наша. В город войдут рыцари отрядов Раймунда и Конрада. Если тамплиерам это не понравится, наши блокируют Храм с капитулом и резиденцию де Торрожа, Комтурам крепостей будут разосланы приказы. Надеюсь, то же самое вы, ваше святейшество, внушите своему клиру, и во всех церквях зазвучат соответствующие проповеди. В один день, может быть даже, в один час, с господством храмовников.
— И скоро ли? — поинтересовался его святейшество.
— Думаю, скоро, — сказал великий провизор.
Глава XVII. Преемник
В свое время барон де Кренье, подвыпив, рассказывал Анаэлю историю, будто бы приключившуюся J! во Втором крестовом походе у крепости Градин. Ее осаждали сельджуки. Ее защитники-рыцари обессилели без еды и воды, которую выдавали по одной чашке в день. Голод, жара… Сарацины ждали, когда эта крепость сама упадет им в руки, как перезревший плод. И вот священник местной церкви, рывшийся постоянно в земле, набрел на мощи святого Бонифация. Им было лет шестьсот. Готовые умереть от истощения крестоносцы встали на ноги, взяли свое оружие, рыдая от счастья, бросились на сарацинов и обратили их в бегство.
Увидев мощи неведомого святоши, взятые разбойниками в ограбленной церкви Депрема, Анаэль вспомнил эту историю. Ему пришло в голову, что если отец Мельхиседек нежданно-негаданно вновь обретет эти затхлые кости, он взовьется от радости.
Под ногами похрустывал тонкий ночной ледок. Близился рассвет.
Подойдя к домику священника, Анаэль постучал кулаком в щелястую дверь. Неказистый домик был сложен из камня; никто оттуда не отозвался. Постучав еще, Анаэль приложил ухо к щели. Там было тихо. Может, хозяин отбыл? Навряд ли. Спит? Не мертвым ли сном?
Анаэль надавил на дверь. Поддалась. Вошел внутрь. Пришлось двигаться на ощупь. Нашел еще дверь и куда-то вошел. Долго присматривался, напряженный, как тетива. Здесь было светлее. Ленивый рассвет сочился в подслеповатое окно. Анаэль стоял посреди комнаты, в углу которой распластался, судя по всему, покойник: борода торчком, руки вдоль тела.
Мертвецов Анаэль не боялся. Теперь он задумался, как быть. Во всяком случае не стоило сломя голову мчаться в Иерусалим, к тайнику прокаженного Бодуэна.
Надо было стать рыцарем или священником, чтобы проникнуть в самое средоточие тамплиеров, в их капитул. Первой ступенькой было бы как-то устроиться в этой Богом забытой церкви.
— Кто ты? — раздался скрипучий голос.
Анаэль вздрогнул, но легкий испуг был недолог. Мельхиседек как бы ожил.
Вскоре уже мерцал светильник, и гудела печь, варилась похлебка. Серые косточки, принадлежавшие, якобы, ранее святому Никодиму, произвели настоящее чудо, подняв умиравшего старика со смертного ложа.
С удивлением, и немалым, бывший ассасин-убийца, бывший разбойник и прокаженный, друг иерусалимского короля, увидел счастливые слезы отца Мельхиседека, узревшего реликвию и оттого возвратившегося в земную юдоль.
Анаэль в одночасье стал настоятелю самым родным. Душераздирающая история, выдуманная о себе Анаэлем, принята была с сочувствием и доверием. Анаэль поведал, что сам он — священник, рукоположенный в сан Иерусалимским патриархом. Но сразу-де испытал гонения завистников…
А священную реликвию вырвал из грязных, кровавых разбойничьих лап. Эти люди глумились над ней!
— Мое сердце не вынесло. Улучив момент, я убил вожака и бежал, забрав мощи святого Никодима. Теперь прошу одного: дозвольте остаться при вас и замаливать тяжкий грех. Ибо не следует служителю Господню поднимать руку на Божье создание.
— Не казнись, брат Марк — так назвался Анаэль, — ты истребил созданье не Божье, но дьяволово.
— Вы позволите мне остаться? Идти мне некуда. Да и незачем.
Отец Мельхиседек всплеснул руками.
— Ведь эти следы, — продолжал брат Марк, коснувшись своего лица, — отпугивают людей, не наделенных даром духовного зрения. Не станешь каждому объяснять, что это — следы сарацинских пыток.
— К несчастью, ты прав, — вздохнул старик. — Ни один приход не примет пастыря с таким лицом.
Марк-Анаэль поцеловал тощую, жилистую руку Мельхиседека.
— Оставайся, брат Марк, обязательно. Я слабею, ты мне поможешь.
«Брат Марк» молитвенно сложил руки.
— Да воздастся вам за доброту.
Мельхиседек благословил урода.
Как и следовало ожидать, подъем духа отца Мельхиседека был кратковременным. Старик слег. «Брат Марк» волновался, что он отойдет, не выполнив все, что требовалось, и прислуживал с особым усердием.
Он мечтал познакомиться с рыцарем, бывавшим в церкви Святого Никодима. Рыцарь же не ехал. Другие прихожане мало его интересовали. Тем более что им не нравился страшноватый малый с пронзительными глазами. И многие, поцеловав пятнистую лапу «отца Марка», решали сменить источник утоления духовной жажды. В Депреме еще были церкви. А храм Святого Никодима за городскими стенами на пустынной дороге был слишком уж беззащитным.
«Брата Марка» такое отношение людей устраивало. Ему не требовались свидетели задуманного. Он отказался от услуг женщины, которая прислуживала отцу Мельхиседеку. Она приходила из соседней церкви. Он ей сказал так, чтобы слышал умиравший настоятель, что ввиду бедности церкви станет вести все хозяйство сам.