Цитадель
Шрифт:
Ее слова подстегнули в Ло жгучую ревность.
– Делай, что хочешь! – зло прошипел он.
– А как же доверие, про которое столько талдычил мне?!
Они сверлили друг на друга злыми, раздраженными взглядами. У Долона поджались губы, сощурились глаза, на лбу проступили морщинки.
По его тревожным глазам Тамару осенило, что Ло ревнует и нападает на нее из-за неуверенности, и готова была, наступив на гордость, попытаться загладить конфликт, но Долон разошелся и первым выпалил очередную грубость:
– Хорошая
Для Тома это стало оплеухой.
– Во-первых, муж и жена – равны! – почти рыча, возразила она, но Долон не дал досказать, перебив:
– Мужчина добывает деньги!
– И женщина тоже может! А во-вторых, считаешь меня падшей?!
Ло даже разглядел, как зрачки взбешенной Тамаа резко сузились.
– Да, может и падшая, - вкрадчиво согласилась она, но он чувствовал, сейчас оплеуха вернется к нему, - но только благодаря тебе, раз живем во грехе, без браслетов!
Долон побагровел.
– Не хочу жениться, чтобы потом всю жизнь ревновать!
– Придумай отговорку лучше. Кричал о доверии, а оказывается, это только я должна тебе довериться. Не хочешь жениться, и не надо. Я не хочу всю жизнь провести с неуверенным в себе ревнивцем! – выкрикнула она ему в лицо.
– Делай, что хочешь! Мне безразлично! – крикнул в ответ он и ушел, громко хлопнув на прощание дверью.
Обидные слова звенели в ушах, и Долон летел, не разбирая дороги.
– Не уверен в себе, неуверен в себе!? – распалялся он, понимая, Тамаа сильно задела его, потому что попала в цель.
Обхода стороной людные места, спустился вниз и стал выбираться за крепостные ворота. Не к тем склонам, где они были вместе, а к крутому, обрывистому и сыпучему, укрепленному разросшимися корнями низких деревьев.
Ло хотел побыть один, чтобы разобраться, действительно ли такой, и придумать, как поступить, потому что оставлять ее слова без ответа не собирался. Он должен был надеть маску, собраться, чтобы поступить верно, как подобает выдержанному, уверенному в себе мужчине. Тамаа не должна была знать, как сильно он к ней привязался. Злость и ярость подсказали выход, но на него еще надо было решиться…
Он долго сидел на склоне, бросая камни в обрыв. Как ни пытался найти другой способ ответить, лучше придумать не смог. Ло уже сожалел об утренней горячности, но сказанного не вернешь, тем более, что Тамаа в долгу тоже не осталась.
Наконец, решившись, Долон встал и отправился в город.
***
От расстройства у подавленной Томки поднялась температура, и Тауш, пристально оглядев ее опухшие глаза и нос, отправил обратно в келью, наказав отлеживаться и набраться сил. Оправдываться, что выглядит так из-за слез и переживаний, не стала, ведь и в правду чувствовала слабость и головокружение.
Добредя до комнаты, легла в кровать, свернувшись клубочком, и заплакала. Она так его любила, никого вокруг не замечала, хотя бывало, что другие Братья смотрели в след, а он не оценил, наговорил гадостей, обозвал развратной.
«Как покажешь, что любишь, сразу наглеет! Сволочь эгоистичная!» - хлюпала носом Тамара. Но выплакаться не дали: по коридору раздался стук каблуков, подбитых железной подковой, в которых опознала шаги Иваи. Сестра ходила громко, чеканя шаг, грубовато для девицы, и сейчас, судя по шуму за дверью, собиралась войти к Томке.
Тамара набрала в грудь воздуха и замерла, притворившись спящей.
Дверь резко, но без грохота открылась, и Ива замерла на пороге. Обычно в это время Тамаа уже возилась в саду, но не в этот раз. Не зная, что делать Сестра помялась, но, все же, на цыпочках прошла в комнату, положила что-то на стол, и быстро убежала.
«Ива кралась на цыпочках? Не похоже на нее!» - Тома открыла глаза. На столе лежала большая коробка, отделанная синим атласом. - Неужели, решил извиниться?!»
От радости екнуло сердце и сбилось дыхание. Вскочив с кровати, открыла подарок, но когда увидела, что внутри, на глазах выступили слезы.
На коробке лежало изысканной платье нежно-голубого цвета. Но не приглядываясь, Тома увидела глубокий вырез горловины, богато украшенный вышивкой и бисером.
«Делай что хочешь… - эхом прозвучали слова Ло. – Сияй, но без меня…»
Дрожащими пальцами потянула платье за плечи, и тонкая, полупрозраная ткань, собранная пышными складками, заструилась, заблестев на свету нежным перламутровым блеском. Оно было роскошным и дорогим, но слишком вольным и ярким.
Ее терпению пришел конец.
«Да сколько можно?! Нахожусь в Цитадели на птичьих правах, как его любовница! Не желает жениться, еще и носом тыкает, что развратная, неблагодарная свинья!» - от раздражения Томка перестала плакать. Теперь она, сжимая в руках платье, носилась по комнате и выкрикивала оскорбления.
«Я! Я – Тамара Сазонова никому, никогда не позволю больше сесть себе на шею! В заднице я видала эту многострадальную любовь! Одни слезы и мучения! Хватит!»
Томка разошлась и поздно спохватилась, что дверь открылась, но теперь появился Альгиз.
– Ой, я не думал, что вы не одеты, - бесстыдно разглядывая ее, заявил Брат.
– Прочь! – закричала Тома возмущенным, властным голосом. Если нет Долона, хоть этому выскажет. – Что за бесстыдство врываться к раздетой девице! Тут не проходной двор!
Однако гость не спешил убраться, и разошедшаяся Томка топнула ногой, а потом, для подтверждения серьезных намерений, запустила в него обувью. Только после такой выходки Брат ловко убрал голову и захлопнул дверь.
– Сволочи! Как при коммунизме: ни одного замка, ни одного шпингалета! Заходи, кто хочет, разглядывай, кому интересно!