Цитадель
Шрифт:
– Что же помешало?
– ехидно спросила принцесса.
– Как вы уже, наверное, заметили, Ваше высочество, я человек пытающийся мыслить самостоятельно, и разобрав на месте состояние дел, я решил поступить по своей совести и руководствуясь своим пониманием природы человеческой. Ваш союз с графом Рено уже стал некоей легендой в государстве Иерусалимском и, когда я увидел, что в яви все еще благороднее и величественнее, чем в устах молвы, я рассудил, что не хочу быть разрушителем этого союза, ибо это было бы прегрешением против божеского умысла о человеке.
– Рассуждая о божеском умысле не худо было бы помнить, что находитесь вы здесь по воле умысла человеческого, а именно маркиза Конрада. Как вы могли ослушаться его приказа? Это не укладывается у меня в голове!
Де Труа отрицательно покачал головой.
– Я не состою ни у кого на службе, даже у маркиза. Тем более у маркиза. Стало быть, никому я не подчиняюсь. И взялся выполнить его просьбу, и только просьбу. Но он не брал с меня слова, что я выполню ее при любых обстоятельствах. Мне не вменялось в непременное условие не видеть, не рассуждать, не приходить к самостоятельным выводам.
Изабелла молчала, постукивая свитком пергамента по своей ладони.
– Встаньте.
Де Труа повиновался с благородной медлительностью.
– Не будем впредь говорить об этом.
– О чем, Ваше высочество?
– О том, стоит ли мой легендарный роман с графом Рено, тех благ, что предлагает мне маркиз Монферратский. Отныне я запрещаю вам вторгаться в эту сферу.
– Я понял вас, Ваше высочество, - стоически произнес шевалье де Труа.
– И не смейте мне утаивать демонстрацию своего неудовольствия и навсегда оставьте этот тон. И потом...
– Изабелла вдруг язвительно хмыкнула, - откуда у вас в человеке, претендующем на благоразумие, более того на глубокомысленность, такое трепетное отношение к любовным переживаниям. Эта область более приличествует моему трубадуру, нежели вам.
Де Труа насуплено промолчал.
– А-а, должно быть какое-нибудь глубокое сердечное разочарование! Это предположить нетрудно, учитывая вашу внешность, вашу любовь отвергла какая-то привередливая негодница? Но подобное разочарование, как раз, должно было бы, ополчить вас против женщин и чувств, ими вызываемых.
– Ваше наблюдение, что с моей внешностью легко иметь сердечные разочарования, весьма тонко. Я не всегда был таков как сейчас. Я любил, был любим, но после одного пожара... в общем ваше подозрение об "негоднице", верно.
– Не смейте на меня обижаться, ибо у меня и в мыслях не было вас обижать. Я просто говорю то, что вижу.
– Я тоже. Когда чувствую необходимость сделать комплимент, то делаю его.
Изабелла прищурилась.
– Вы дерзите мне. Пусть тонко, но дерзите. Тем не менее я не намерена продолжать эту тему.
– Готов поддерживать любую другую.
Принцесса опять постучала свитком письма по ладони.
– Вот вы мне скажите, до какой степени то, что пишет маркиз, серьезно?
– Я знаю только, что супруга его скончалась. И, стало быть, его намеки о брачном союзе, с церковной точки зрения вполне основательны. Кроме того, всем известно, что среди владетелей нашего королевства маркиз и самый сильный и самый умный. Он бы не сделал предложения, не взвесив все последствия подобного союза.
– Продолжайте.
Де Труа с неохотою продолжил.
– Что тут еще можно сказать. Также как для вас, возвышение принцессы Сибиллы было уязвлением, прежде всего потому, что она никак не могла быть признана серьезной соперницей, так и для маркиза, триумф ничтожного Гюи оскорбителен по тем же причинам. Монферрат всегда и всеми ставился выше Лузиньяна. И если бы не мощь Храма...
Принцесса подняла руку.
– Теперь скажите мне, не уловка ли это?
Де Труа пожал плечами.
– Я не могу влезть в душу маркизу и разглядеть во мраке, коим напитана всякая человеческая душа, что либо отчетливое. За одно могу ручаться, что послание это писано собственноручно маркизом Монферратским и даже в моем присутствии.
Закусив задумчиво верхнюю губу, принцесса сделала несколько шагов по дорожке.
– Ваше высочество, вы велите вашему мажордому Данже порыться в бумагах, не может там не оказаться какого-нибудь послания от маркиза. Сличите.
– Сличим, сличим, - продолжая задумчивое дефилирование, пробормотала принцесса.
– А что касается вашего опасения...
– Какого опасения?
– Вы ведь сейчас озабочены мыслью, не есть ли это способ скомпрометировать вас перед вашею сестрой, не так ли?
Принцесса обернулась.
– И что?
– Если рассуждать логически, то маловероятно. Для чего маркизу подвергать себя риску быть разоблаченным. Ведь это он к вам пишет, а не наоборот. Ведь вы можете добиться к себе благосклонного расположения новой королевы, послать письмо марки за ей. Так зачем ему рисковать, когда вы сейчас, говоря откровенно, никакой серьезной опасности для Иерусалимского двора не представляете.
– Сказано, хоть и обидно, но справедливо. Не такая я сейчас птица, чтобы тратить на меня стрелу. Так вы советуете мне довериться маркизу?
Де Труа почувствовал, что слегка перегнул палку.
– Я просто честно и до конца высказал свои соображения. О моем высшем мнении вам известно. Я бы повторил его сызнова, но изъясняться на эту тему, вами же не велено.
– Правильно, - сказала Изабелла, - я еще ничего не решила. Мои письменные сношения с маркизом, даже самые невинные, стали бы оскорблением для графа Рено. Он слишком дорог для меня.
– Слава Господу нашему, кажется я не ошибся в вас, - преувеличено радостно всплеснул руками де Труа, - разве можно сравнить любовь и власть. То счастье, то тихое, полноценное счастье, что дает нам любовь...
Принцесса остановила его излияния надменным взглядом.
– Не спешите. Я еще ничего не решила.
Оставив принцессу в состоянии приятной задумчивости, де Труа вскочил в седло своего коня, щедро угостившегося овсом на дворцовой конюшне и, в сопровождении верного Гизо поскакал на окраину города, где отыскал дом, сложенный из плит светлого ракушечника с узкими бойницеобразными окнами. Когда-то в этом районе селились небогатые финикийские купцы и чины из местной мусульманской администрации. После латинского завоевания, район этот, по непонятным причинам, стал хиреть и по местным поверьям стал считаться нечистым. Улицы заросли по большей части бурьяном, в запущенных апельсиновых и грушевых садах гулял ветер. Одну из таких полузаброшенных вилл занимала госпожа Жильсон. Вокруг дома валялась в густой тени охрана шестеро ленивых на вид, - но знающих свое дело вооруженных людей. На появление де Труа с оруженосцем они не отреагировали никак - высшая степень почтительности, они показывали, что находятся с господином носителем странного лица в разных мирах, никак не пересекающихся.