Цитадель
Шрифт:
Граф попробовал еще оленины, но не прожевав, выплюнул.
– Она теперь здесь.
– В Яффе?
– Да.
Де Труа изобразил сильное удивление.
– Но при дворе принцессы она мне не попадалась.
– Она не смеет показаться у принцессы. Изабелла прикажет ее удавить. Или утопить.
– Сказать по правде, ничего особенного в таком отношении принцессы к этой даме я не вижу.
Граф медленно повернул к собеседнику тяжелую голову.
– Договаривайте, сударь.
– Неуверенность моей речи происходит только от желания быть
– Иной раз мнение, почерпнутое из этих разговоров бывает удивительно близко к истинному.
Де Труа кивнул.
– Пожалуй. Так вот, говорят, что госпожа Жильсон не просто ненадежная вдова и даже не женщина, охочая до веселого мужского общества, она фигура политического характера. Говорят, она состоит на содержании у рыцарей Иерусалимского Храма, и они используют ее для выполнения заданий, требующих известной тонкости, деликатности и женской хитрости.
Граф покивал, кусая ус.
– О чем-то подобном я давно уже догадывался.
– Право не знаю, что она делает здесь, - тут де Труа наиграно встрепенулся, будто эта мысль только что пришла ему в голову, - да не пытается ли она вредить вам?
– Именно этим она сейчас и занята.
– Вы знаете, граф, позвольте я выскажу свое мнение, постарайтесь понять меня правильно. Мне не кажется, что госпожа Жильсон очень опасный человек. Уж очень она афиширует свою связь с орденом. Вы ведь знаете, такие вещи, скорее, принято скрывать. Тут, думаю, вот что: она не столько к ордену принадлежит, сколько хочет использовать якобы к нему принадлежность в своих целях.
– Слишком прихотливый поворот мысли.
– Может быть, но, тем не менее, мне кажется, что бояться госпожи Жильсон вам надо меньше, чем самого ордена тамплиеров.
– Я никого не боюсь, сударь, - счел нужным сказать граф, но сделал это весьма вяло.
– Да, да, я неловко выразился. Кроме того, насколько мне удается постичь, госпожа Жильсон была некогда влюблена в вас, таким образом, она скорей всего разворачивает интригу личного характера.
– Ваши слова справедливы, но даже без них я был склонен держаться подобной точки зрения, когда бы не очевиднейшие вещи, когда бы не документы.
Де Труа не стал сразу же набрасываться на этот кусок откровенности. Он сосчитал про себя до двенадцати, погладил бороду и, придав голосу равнодушно-презрительную интонацию, сказал.
– Ну какие у нее могут быть документы? Какие-нибудь краденые письма?
– Вы угадали. Вероятнее всего краденые. Но меня занимает не то, каким путем они к ней попали, а то, что в них написано.
– Что же в них написано?
– не удержался де Труа, тут же, мысленно отчитал себя за это, - впрочем я понимаю, граф, что там могут быть вещи, которые никому не надлежит знать. Давайте прекратим этот разговор, а то ведь мы можем ненароком задеть честь вашей жены...
– эта намеренная оговорка потрясла, до самого основания, все громадное сооружение по имени Рено Шатильонский.
– В том-то и состоит вся причина, сударь,
Шевалье делано удивился.
– Не вижу, что могло бы помешать столь простому делу. Не соображения мезальянса же. Простите, граф, вы ведь не трубадур безлошадный, ваши предки...
Много уже было выпито вина и слишком было велико отчаяние, охватившее сердце графа. Совокупность этих темных причин разродилась большою откровенностью.
– Вы не понимаете, брак со мною будет для принцессы морганатическим. Она навсегда потеряет право претендовать на королевскую корону, а графской ей не довольно.
Мозаичное лицо де Труа, осыпанное игрой огненных отблесков, превратилось вообще в нечто зловещее. Но граф не интересовался обликом собеседника, он смотрел в костер и корчащиеся в пламени ветки казались ему отражением его собственных душевных мук.
– Н-да, - сказал шевалье, - теперь я начинаю догадываться, эти письма, что передала вам госпожа Жильсон...
– Разве я говорил вам, что она передала мне письма?
– Извините, граф, но вы не слышите самого себя. Так вот, в этих письмах...
– Что там гадать, это признания Изабеллы Гюи Лузиньянскому.
– В любви?
– Н-нет, не сказал бы. Это скорее признание в том, что она готова выйти за него замуж.
– Но это огромная разница!
– В любом другом случае, кроме этого. Мне плевать на Гюи, это ничтожество я могу растереть в щепоти. Я ревную ее к трону. Этот неодушевленный предмет, намного опаснее многих человекоподобных негодяев.
В костер подкинули хворост, жар стал нестерпимым, пришлось отсесть от огня.
– Но ведь это дела дней миновавших. И даже ваша экстравагантная ревность к трону должна бы лишиться пищи. Трон женился на Сибилле.
Тяжелейший вздох был ему ответом.
– Так-то оно так, но только на первый взгляд. Я сам было, обрадовался этому обстоятельству в надежде, что мои дела с Изабеллой не могут не устроиться, раз эта четырехжальная заноза изъята.
– Так что же случилось еще?
Граф задумался.
– Как вам объяснить. Все стало еще хуже. Став более недоступным, трон, стал более желанным. Я это чувствую. И если раньше такое направление ее мыслей меня сердило, то теперь пугает. То есть, спасенья нет.
– Видит бог, вы спешите с выводами.
– Не-ет, - помотал головой граф, - я все же не такой слабый человек, каким представляюсь вам во время этого разговора. Я уже почти принял решение.
– Вы хотите сказать...
– Да, именно сейчас, когда все кажется так хорошо, все так безоблачно, следует сделать то, что я задумал. Да, я уже почти принял решение, - граф произнес это так, словно уговаривал сам себя.
Де Труа всплеснул руками.
– Но это же безбожно, - голос ли рыцаря Рено из Шатильона я слышу, или нервного юноши? Что вы собираетесь предпринять? На что вы почти решились? Ведь принцесса любит вас, и я никогда не поверю, что она сможет променять собственное счастье на...