Цивилизация. Зодчие духа. Созерцатель
Шрифт:
Подобострастная вера в основательность мироздания построенного на научном пантеизме, не имеет себе равных, ни на теологических просторах нашего сознания, ни на идеологических, ни на каких-либо иных. Здесь очевидность правильного пути подтверждается поступательным усовершенствованием такой цивилизации, с заполнением всего бытия контентом облегчения, удовлетворения и наслаждения, упразднения большинства древних платформ страдания и страха, и обеспечения веры в будущее, как самого главного мотива для всякой личности стремящейся к этому будущему. Но именно эта непоколебимая очевидность и вызывает сомнение. Нет, сомневаться в том, что мы, каждый из нас, стал защищённее от всякого произвола, будь то произвол природы или соседа, было бы глупо. Очевидность этого, как раз не вызывает никакого сомнения. Сомнение вызывает другое. А именно, настолько действительно всё это полезно для человека, и как вообще отражается на его характере, в самом широком смысле слова, эта повсеместная защищённость, а главное, повсеместное облегчение
Что же на самом деле держало в тонусе человека веками, что провоцировало его душу на величие? Что укрепляло консоли его воли и обеспечивало ему настоящее будущее? Способность к регенерации, – к обновлению, невозможного без ампутации членов, без массового уничтожения относительно слабых составляющих? Или напротив, расцветающие повсюду сострадание и любовь к ближнему, независимо от явной слабой ценности для общего генофонда, этого ближнего? Умение договариваться, или беспринципное воинственное стремление, даже не за интересы, но только в удовлетворении самой «Минервы», растекающейся «густой суспензией» по жилам воинов, и заставляющей мстить ради собственного удовлетворения. Ведь на самом деле далеко не риторический и не праздный вопрос, что в нашей душе первичнее, а что вторичнее, что является на самом деле провокатором, а что провоцируемым, откуда собственно исходит война? Несправедливость, попирание интересов, жажда мести, или банальный страх провоцирует человека на войну, или же всё-таки живущая в наших сердцах «Минерва», толкает нас искать этой несправедливости, искать попирание наших интересов, чтобы оправдать своё стремление уничтожить или поработить соседа? Ведь, когда в наших сердцах созрел дух войны, мы способны найти несправедливость даже в безвредных шалостях соседских детей. Что говорить о том, что кто-то вдруг решит повесить свой гамак в нашем лесу. То, что в самой жизни нет и быть не может несправедливости, эта аксиома не требует доказательств, достаточно посмотреть на мир глубоким, а главное непредвзятым взглядом. Но для нашего воспалённого «Минервой» взора, жизнь полна несправедливостей, словно муравейник муравьями, или сказать точнее, как осиное гнездо осами. И каждая такая несправедливость кусает нас словно та оса, впрыскивая свой яд, после которого место укуса начинает чесаться, и мы расчёсываем его до гноящейся раны. И наше желание мстить, даже не за сам укус, но за то, что он спровоцировал наши гноящиеся раны, распаляется в геометрической прогрессии.
Продукты научно-технического прогресса, которыми вооружён человек, прежде всего, направлены против самого человека. Самые совершенные механизмы служат именно «Минерве», угнетению и сдерживанию человеческого духа, все остальные лишь прикладные. Достаточно обратить свой взор на соотношение уделяемого человеком внимания, с одной стороны, военно-промышленному комплексу и иным попутным атрибутам государственности, с другой стороны, к примеру, здравоохранению, мирной науке, или искусству, и не понадобится никаких других тезисов, чтобы понять, кто на самом деле владеет разумом человека, «Арес», или «Аполлон», и к чему человек на самом деле относится более серьёзно. Хотя заслуги научно-технического прогресса именно в здравоохранении, не переоценимы. Человеку кажется, что он знает, как продлить свою жизнь, именно благодаря этому очевидному прогрессу. Но что он знает о том, как способна поддержать его здоровье идеальная форма сознания, для которой на самом деле нет пределов, и которая способна лечить и поддерживать человеческий организм в функциональном состоянии, не используя никакие продукты научно-технического прогресса.
В чём же здесь собственно проблема? Проблема в том, что человек не способен противостоять натиску собственных инстинктов, и всякий раз, когда проповедует добро, на самом деле несёт в мир свой глубинный лейтмотив, свою собственную правду, собственные завуалированные интересы. Ибо на самом деле, правда и интересы – не разлучимы, и не различимы на полях разумного пантеона, и ведут свои поступательные интервенции всегда в том направлении, где наиболее сконцентрированы противные консоли правды, – правды чужеродной, с её чуждыми интересами. Глубоко спрятанная, притаившаяся в нашей архаической сущности «Минерва воинственности», вуалирует свои сакральные мотивы, превращая их в благородные консоли, с флагами выбранной справедливости, на полях внешней выступающей реальности. И как бы разумен ни казался человек, какими лозунгами не руководствовался, его архаические инстинкты воли всегда будут превращать жизнь в плацдарм столкновения этих интересов.
Какие же горизонты видятся на этом пути, какие пределы технократического поступательного становления представляются нам, прежде всего? В первую очередь, это конечно же превращение нашей жизни в планомерное разлинованное в клеточку поле, с многочисленными системами координат, где векторами будет определяться иллюзорная полезность и вредность, а по большому счёту близорукая константа этих столпов всех наших стремлений. Да, именно близорукая. Ибо, как никакой дальновидности не наблюдается ныне, так и в будущем
Становление человека, повторяет в своём поступательном развитии становление самой природы, не видящей дальше своего носа, и следующей по непредсказуемым дорогам мирового котла. И это в первую очередь связано с тем, что мир на самом деле не имеет ни своего дна, ни своего неба, ни собственной формы, не своей абсолютной существенной материальности. Он – нейтрален в своей сакральности, и потому его построение, его становление происходит в бесконечно возможных градационных формах, сугубо в рамках осознанности. Он не ограничен своими собственными замками и заборами, он не несёт в себе сакральных констант собственной «телесности», он не обладает собственным независимым путём.
Что же толкает человека на путь разлиновывания собственной жизни в клетку, что заставляет его упорядочивать самые не упорядочиваемые векторы собственного сознания, а вслед за ними и своей жизни? Невозможность усвоить хаос? Неспособность властвовать над беспорядочной слепой природой? – Может быть. Но я полагаю, что, прежде всего страх перед завтрашним днём, является главенствующим мотивом для всякого упразднения не входящих и не подчиняющихся выверенной общей системе координат, атрибутов независимости от человеческого разума, природного макрокинеза. Технократический пантеон разумности, подгоняющий мир действительности под свои лекала, выстраивающий на планете консорциум дисциплин научно-технического прогресса, приводит к своим политесам всё, что попадает под его волящую руку. И на самом деле мир действительности не совершенствуется, но упорядочивается под определённые лекала, и вносится в определённую систему координат, в которой простота взаимодействия всех членов сводится к карте, расправленной на столе. И человек на самом деле достигает власти лишь глядя на эту карту, то есть номинально. Настоящая действительность для него остаётся за горизонтом, и он не властен над ней так же, как не властен над собственными архаическими инстинктами воли.
Поэзия и сверхпоэзия.
То, что на Западе (по преимуществу) считается чем-то прикладным, чем-то не очень важным, лишь игрой, развлечением в досуг, на Востоке считают первичным, и наиболее важным для полноценной жизни. И в этом скрывается одно из сакральных причин глобального непонимания друг друга, Запада и Востока. Если заглянуть под балдахин повсеместного умиротворения искусством и конъюнктурного стремления к возвышенному, то можно обнаружить истинные доминирующие мотивы присущие этим условным полюсам нашей цивилизации, (Запада и Востока). К примеру, что значит поэзия для западного человека? Лишь ещё одна мера наслаждения, а по сути, ещё один из возможных потребительских удовлетворений жаждущего всё и вся попробовать на вкус, проглотить и переварить, обывателя, получающего при этом, лишь ещё одну свою непосредственную пользу. Но что значит поэзия для хрестоматийно восточного человека? Основа его жизни, в которой спрятано, утаено всё самое ценное на земле, всё самое великое и недосягаемое, – всё то, к чему собственно, должен идти человек, и чем должен более всего дорожить. Разница в этих оценках столь велика, что между ними висит непроглядная пропасть, и перекидываемые то тут, то там «верёвочные мостки», нисколько не приближают друг к другу эти берега, цветущие каждый по-своему.
Метафора, эта основная пантемида поэзии, вообще для западного мыслителя служит лишь акцентированием внимания, словно в баснях Эзопа, и несёт в себе лишь ту «камеру обскура», через которую человек должен увидеть свою выгоду и понять свою пользу. Заметьте, рационально-практическую пользу. Иная польза для него не существует, как не существует иная выгода кроме практической, которую можно положить в карман и оплатить затем этой монетой, свои пошлые удовлетворения, утешить страхи или получить банальное наслаждение. Такова суть технократического рационально-практического бастиона западного сознания (повторяю, по преимуществу). И именно в этом направлении ныне движется западное общество, цепляя за собой и весь Восток. Ибо всё практически полезное, всё грубо простое, а главное «неоспоримо прогрессивное» (как кажется), представляется более мощным, и более важным, большинству как Запада, так ныне и всё больше Востока. Ибо большинство всегда эмоционально тупо, вне зависимости к происхождению и положению.
Я здесь намеренно обобщаю и глобализирую, и это может у кого-то вызывать раздражение. Ибо ясно, что в каждом обществе, в каждой пантеокультуре есть исключения, и не только. Поэтому в свои предложения я вставляю термин «по преимуществу». Когда разворачиваешь «балдахин» какой-либо пантеокультуры, то непременно находишь в нём противоречие, причём достаточно мощное и не однозначное. В противном случае мир вообще был бы прост. А всякое противоречие было бы поглощено и растворено общим архаическим «бульоном».