Цивилизация. Зодчие духа. Созерцатель
Шрифт:
На самом деле не суть важно (с точки зрения достижения пользы), их ли прямое воплощение происходит в потомков, (чистая физическая биология), или эта энергия гормонов сублимируется, и воплощается в нечто косвенное, – в самореализацию и рождению «детей трансцендентного бытия» то есть «детей разнопланового творчества», (метафизика продуцирования), – вопрос здесь лишь в разноплановости одного и того же мира. То есть, метафорически выражаясь, наши гормоны могут воплощаться в традиционное рождение детей, а могут сублимироваться и порождать «детей творческого плана», чей потенциал также, как и в первом случае, олицетворяет сублимацию энергии «Инь» и «Янь», но только уже на полях трансцендентального опыта. И всё это важно с точки зрения понимания различительных монад вечности, к которым стремится наш органоид, уделяя внимание одному из этих «крыльев». Когда наши гормоны воплощаются непосредственно в потомков, это воплощение в «вечность возвращения». Когда же они, сублимируясь, воплощаются в «детей творческого потенциала», создающих некие сферы небывалого мироздания, и разрушающие всякие условные границы, выводя наше бытие на поля трансцендентального опыта, то они, тем самым, олицетворяют собой «вечность непреходящую». Условно говоря, с одной стороны; «гармония вечности динамической», – «вечности возвращения»; с другой, гармония «инертной вечности», – «вечности забвения».
Я отдаю себе отчёт, что излагаю сейчас свои умозаключения слишком сложно и непонятно, но иных форм передачи мыслей, в своей голове пока не нахожу. То, что я пытаюсь довести в данную минуту, на самом деле достаточно незатейливо и просто, но воплощаясь в слова и понятия, образуя последовательность прагматического смысла, в котором в нечто целокупное должны слиться, условно говоря, различные формы мышления; рационально-аналитические, трансцендентно-метафорические, объективно-практические, и экзистенциально-метафизические, – всё становится сложным, и трудно усваиваемым. Такова судьба всякого «изысканного блюда», такова судьба всякого глубокого возвышенно-запредельного мышления.
Так вот, эти «различные вечности», встречаясь на локальном поле нашего духа, конфликтуют между собой также, как конфликтуют архаические и новые ценности на полях цивилизационного пантеона, как конфликтуют традиционные воззрения, и воззрения модерн – на полях социальных, как конфликтуют, собственно, сами монады «Инь» и «Янь», с их противно направленными векторами сохранения с одной стороны, и разрушения и построения новых, – с другой. И всякая чувствуемая и идентифицируемая нами внутренняя гармония, есть суть паритет этих различных форм вечности, в локальных пространственно-временных садах нашего бытия, и нашего его осмысления. Само понятие Гармония, здесь неминуемо приобретает более широкий смысл, чем тот, что был заложен в нём первоначально. Кстати сказать, такова судьба всех понятий, коим суждено выжить на полях нашего трансцендентального опыта. Так вот Гармония, а вслед за ней и красота, и далее удовлетворение, есть суть цепочка метаболистического характера функционирования нашего разума, за оценками которого, за пределами его мировоззрения на самом деле, – нет ничего. Только наш разум способен создавать и оценивать гармонию, как таковую, и тем самым превращать весь окружающий его мир, в нечто слаженно-сплетённое, последовательно-сцепленное, в нечто объективно-действительное и закономерно-разумное, – в дом для своего бытия…
Так вот, наша так называемая «гормональная система», не оцениваемая по своему достоинству и своему настоящему влиянию, на самом деле имеет самое доминирующее значение для всей нашей жизни. Всё, что когда-либо было сотворено на земле человеком, (неважно с каким знаком, минус или плюс, ибо это вопрос лишь оценки полезности или вредности, а значит не объективности), обязано своим появлением именно гормонам, их силе или слабости, их совершенству или недоразвитости. Все наши построения различного плана, как социального организационно-практического свойства, воплощающиеся в разнообразные формы государственного устройства, так и художественно-эстетического, морально-этического, а также философско-трансцендентного, так или иначе, в большей или меньшей степени, но всё же всегда обязаны именно нашим гормонам. Это они властвуют и повелевают в нашем социуме, и в нашей личности. Это они толкают нас как на героизм и совершенствование, так и в преисподнюю разврата и самоуничтожения! Это они заставляют нас мыслить возвышенными категориями, это их мотивы вынуждают нас трудиться над собой не покладая рук! Это их недостаток, слабость и инертность делают человека инфантильным, подлым и злым. Это их переизбыток, их чрезмерная концентрация и сильная энергия создаёт всякую Гениальность! Именно их мы должны клеймить за нашу низменность и деградацию, и именно их благодарить за нашу стойкость и совершенствование…
То, что функциональность гормональной системы, её крепость и способности как в области отдельного организма, (физиологи со мной согласятся), так и в области общества в целом, зависят от того напряжения, от провоцирующего к сопротивлению неустроенности внешнего быта, от опасности, как внешней природы, так и враждебности чуждых культур и даже соплеменников, не оставляет и доли сомнения, ведь это подтверждается не только исторически, но и разумно-диалектически. Простой, и в то же самое время проницательнейший лозунг, продекларированный впервые Ф. Ницше – «Что не убивает, делает сильнее…», как нельзя лучше иллюстрирует этот повсеместный и всюду применимый закон природы. Так ответьте теперь на вопрос: Чего мы хотим добиться, когда культивируем в себе и в обществе ценности умиротворения, усреднённости и успокоения, ценности непротивления и отсутствия всякой нужды, – ценности облегчения жизни? Ведь «гормональная система», как отдельного человека, так и общества, не терпит «оранжерейных условий», она неминуемо деградирует в этих исключающих всякое напряжение, условиях. К чему мы стремимся, когда желаем упразднить всяческие военные столкновения на нашей бренной земле, когда мы желаем привести весь наш социум к миру, к порядку и успокоенности штиля? Когда мы хотим, на самом деле, закрыть все возможности, для нашей «гормональной системы» в её необходимом стремлении к укреплению, к упругости её собственных жил, и толкаем к стагнации и размягчению всех её сакральных основ.
Более агрессивная, переполненная в прошлом тестостероном раса западной цивилизации, ныне сдаёт свои позиции по всем фронтам. Всё большее доминирование в её крови эстрогена заставляет её аборигенов разворачивать свои векторы к успокоению, к стагнации и размягчению нравов. Ведь все её победы и достижения в прошлом, вся её власть над земным миром прошлого, обязана именно этому мужскому началу, в котором укрыты все стремления и преодоления, все её желания некогда повелевать миром, и устраивать на всех доступных ей континентах свою форму жизни, свою цивилизационную константу. Ныне же, вся эта власть и насаждение своих воззрений относительно правильности жизненных приоритетов, происходит лишь по инерции. Воля запада неумолимо слабеет и деградирует, она перерождается в нечто более женственное, в более то, что стремится лишь сохранять некогда завоёванное. Восток же напротив, всё более наполняется с каждым годом тестостероном, и его агрессивность, в несколько ином виде, чем это свойственно было западу, в силу опять же инерционным силам её древней «женской разумности», начинает доминировать, и тем самым менять общую картину нашей цивилизации. Происходит некая смена полов, в глобальном аспекте цивилизационного пантеона. И эта природная аномалия социально-адаптивного изменения видна невооружённым глазом. Мир меняется, и меняется очень быстро. И с этим неумолимо связаны все потрясения и катастрофические последствия в будущем нашей планеты.
Абсурдная разумность.
Что значат законы нашего бытия? Что значат законы природы? Что значат законы нашего социума? Где черпают они свои догматы, и какова истинная достоверность всякого закона, отличающегося от правила на первый взгляд лишь своей незыблемостью, твёрдостью, всеобъемлемостью, и распространившейся на обширные пространства, властью. Чем отличаются в своём корне одни нарекаемые законы, от других, и почему настоящими законами могут быть только законы бытия и природы, а так называемые законы социума выступают лишь правилами, призванными сохранять тот порядок, который обеспечивает продолжительность существования этого социума, а значит, лишь удовлетворяет главный мотив человеческого сознания, – мотив «обещания будущего».
Незыблемость законов бытия и законов природы, зиждется на платформах науки, и определяется её закрепившимися в сознании человека фундаментальными и функциональными соотношениями и последовательностями пространственно-временного континуума. Всё в мире соотносится друг с другом в пространстве, и всё и вся следует друг за другом во времени, говорит наука. И соотношение этих глобальных плагинов, определяющих некий «горизонт событий реальной действительности», являющийся в виде лежащего пред взором настоящего, (по сути эфемерного и никак не идентифицируемого нашим сознанием), и олицетворяющего собой всё; – бытие, природу, и само сознание. И эти законы бытия и природы, на самом деле незыблемы только в рамках нашего сознания, нашего кругозора, в областях доступных нашему осмыслению, в пределах возможных для нашего нынешнего воззрения, перспектив. Но дело в том, что сама наука имеет в себе то же главное противоречие самого бытия, в котором сохранение упирается в разрушение, консерватизм – в преодоление, и при всей своей косности, инертности и кажущейся стабильности, наука, словно подражая искусству, нарушает границы всех возможных перспектив, беспрестанно и необходимо ломает все устоявшиеся «горизонты событий». Внешний мир перманентно теряет свою закономерность, и выявляет некий отход от своих собственных законов, давая нашей фантазии такие перспективы, головокружение от которых приводит к обмороку, и периодическому разрушению клеток головного мозга. Ибо однажды выложенный и закреплённый порядок, при своём нарушении, всегда чреват катаклизмами и цепными реакциями невероятной силы.
Итак, при всей своей незыблимости и неопровержимости, всякий закон природы и бытия, есть лишь суть, выложенная и закрепившаяся в нашем разуме, «полисистема согласованной осознанности». Но она отличается от законов социума в первую очередь тем, что она гласит как есть, в отличие от законов социума, который гласит: как должно быть, а по сути: как хотелось бы (возвращаясь к параграфу «волюнтаризм»). И пусть вопрос «как есть» так же подвергнут развёрнутой критике в моём раннем произведении «действительность», но всё же принципиально здесь то, что вопрос «как должно быть», при всей своей явной надуманности и даже где-то глупости, всё же имеет для человечества не меньшее значение в его жизни, чем более фундаментальный вопрос «как есть». Вся человеческая цивилизация в своём становлении в той, или иной степени всегда опиралась на эту парадигму, и благодаря паритетной дилемме между: как есть, и как должно быть, достигала своих совершенств в построении дома для собственного жития. Кстати сказать, в Восточной пантеокультуре всегда доминировало понятие: «как есть», и потому она больше достигала в созерцательном аспекте, чем в эмпирическом. Западная же пантеокультура опиралась как правило на: «как должно быть», и потому её совершенство в построении технократических бастионов, а с ними и «клеток для разума» дошли до того, что ныне Западная цивилизация стоит перед собственным коллапсом, как необходимым и закономерным достижением на пути к узакониванию собственных заблуждений, и приведению их к незыблемым лекалам совершенства. Ибо вопрос «как должно быть» на самом деле не имеет разрешения, и потому в своём гипостазе приводит только к коллапсу. Именно поэтому в историческом масштабе очень быстро гибли, и будут гибнуть все возникающие на этом фундаменте и опирающиеся на эти консоли пантеокультуры, что в политическом аспекте называются Империями. Пантеокультура имеющая под собой основу «как есть», наиболее долговечна, ибо её враги только снаружи. Как и наиболее прогрессивна, ибо даёт действительную возможность для каждого своего аборигена обретение настоящего, а не надуманного счастья. Ибо то счастье, которое представляет себе абориген западного мира, построено на отвержении естества бытия, и направленно в мифические пределы собственной фантазии, увенчанное понятием «как должно быть, черпающая свою «воду» по преимуществу из колодцев заблуждения. Метастазирующий страх, стремление прочь от собственного естества, построение трухлявых заборов, и воздушных замков, стремление не к счастью, но к покою, за которым неминуемо следует деградация тела и духа. Но убеждённость запада в единственно возможной правильности собственного пути, убеждённость, что это восточная пантеокультура плавает в мифических пределах собственной фантазии, что это она наиболее далека от реальности, не оставляет ей ни одного шанса, пока она не переломит собственные заблуждения, словно «сноб фашина».
Восточная пантеокультура, строится не на боязни этого мира, не на отвержении собственных глубинных инстинктов, не на поношении тела и всех его стремлений, но на принятии всего как оно есть, и развитии на этом цветущем поле своих собственных «деревьев совершенствования». Плагины достойные её стремлений находятся внутри, но не снаружи. Она строит внутренние города и цивилизации, для совершенствования которых нет предела.
Когда я пишу: «Восточная пантеокультура», я ни в коей мере не причисляю сюда нынешнюю азиатскую, по большей части своей арабо-мусульманскую пантеокультуру. Ибо это среднее между западом и востоком культурное явление, уже давно переживает свою стагнацию, так как всякое чрезмерное увлечение консерватизмом, так же пагубно, как и чрезмерное увлечение модернизмом, кстати сказать, присущего нынешней Европе. И там, и там ждёт неминуемый хаос и постепенное разложение. Европа, с её нынешним увлечением свободой во всех мыслимых и немыслимых направлениях, неминуемо приведёт её к коллапсу всего уклада жизни. Старая Европа постепенно уходит в прошлое, выхолащиваясь на ветрах демократического плюрализма, и обманывающей собственную природу терпимости. Ибо всякая разнузданность, (а наступление таковой необходимо с увлечением свободой), ещё более опаснее скованности. Чрезмерный модернизм в поведении и взаимоотношении, гораздо фатальнее консерватизма. Всякая цивилизация разрушалась, как только в ней начинали расцветать сады неограниченной свободы, неминуемо переходящей во вседозволенность. Мир – без порядка, – необходимо погибает. А что, как не разрушение порядка, который зиждется, не столько на государственных монопольных законах, сколько на аспектах морально-этического и психологического ограничения, происходит всякий раз, когда свобода гипертрофируется, и превращается в самоцель. Настоящие консоли, удерживающие всякую цивилизацию на плаву, скрыты в глубинах архаического устоявшегося менталитета личности. И попирание этих древних консолей, подтачивание их агрессивными водами разнузданности и вседозволенности, приводит к разрушению, сначала отдельных пантеокультур, а затем и цивилизации в целом. Закон бытия гласит: «Только паритет сил сохраняет целостность как личности в частности, так и цивилизации в целом…» И всякое отклонение от паритета, преднамеренное или непреднамеренное, необходимо приводит к разрушению и гибели.