Цок
Шрифт:
– Слушай, не ори, а? Соседей перебудишь, – уставшим голосом проговорила Маша.
– Каких соседей, киса? У меня ж свой дом.
– Точно, прости…
– Эй-эй-эй, подруга? Да у тебя что-то стряслось? – голос Карины изменился, теперь в нём чувствовалась тревога. – Ну-ка, выкладывай быстренько.
– Хорошо… – Маша собралась с мыслями, чтобы отбросить переполнявшие её чувства. – Терпилов у меня.
– Ночью? Вы что, помирились? – не очень искренне удивилась Тыква.
– Ой, вот только не надо строить из себя принцессину целкость, – возмутилась Маша. – Скажи честно, это ты его развела? На кактусах?
В ответ раздался радостный вопль:
– Что, уже?! Ну, подруга,
– Слушай, Карин, зачем ты с ним так, а? Это ведь жестоко, – в Машином голосе звучала горечь.
– Жестоко? Да ты сбрендила, цыпа! Не помнишь, что я тебе летом обещала? – вот теперь Карина удивилась всерьёз. – Этого ублюдка прилюдно высечь мало, а ты жалеешь, что он лишился своего поганого бабла. Вспомни-ка, сколько лет это чудовище тебе нервы трепало? Знаешь, Гуляева, я тебя не понимаю.
– А вдруг он на себя руки наложит? – неуверенно проговорила Маша.
– Кто? Терпилов? – оглушительно рассмеялась в трубку Тыква. – Я тебя умоляю! Более циничного козла я в жизни не встречала. Вот увидишь, этот подонок отделается лёгким испугом. Ну и, конечно, потерей бизнеса. Который теперь мой. Мой! А твой разнесчастный Вадик – скользкий, как недоваренный угорь. Машка, не переживай за него. Просто поверь мне: он этого не стоит. Ты даже не представляешь, как меня обхаживал, чтобы контракт для себя повыгоднее состряпать. Нет, об этом тонким творческим натурам типа тебя лучше не знать. Иначе совсем расстроишься.
– И т-ты… – у Маши задрожал голос.
– Дура! – вновь воскликнула Карина. – Да я с твоим Терпиловым по нужде на одно поле не выйду. Ты ж в курсе, что он в интересах своих тёмных банановых делишек перетрахал всех старых дев из налоговой и санэпидстанции? Нет, Машка, так настоящие мужики себя не ведут. Покойный Прицеп хоть и был порядочной свиньёй, но до того, чтобы калечить и так скукоженные душонки несчастных одиноких тёток, не опускался никогда. Постреливал, мерзавец, направо и налево, это было, взятки распихивал – признаю, но ради бананов совестью торговать? Увольте. Поэтому мы к вам на свадьбу и не пошли. Зацепин после одного дельца Терпилова знать не хотел. Грохнул бы, если б не ты со своей чёртовой любовью. Пожалел урода. Так что, Гуляева, ты ему жизнь однажды уже спасла.
– Да? Узнаю много нового, – прошептала раздавленная известиями Маша.
– Не рыдай, старуха! – попыталась ободрить её Карина, почувствовав напряжённое состояние подруги. – Всё, что ни делается – к лучшему. Теперь этот упырь, лишившись своих капиталов, отвянет от тебя навсегда. Неужели ты не этого хотела?
– Не знаю, – пожала плечами Маша. – Наверное, этого… Всё равно жалко. Человек же.
– Человек? Опять двадцать пять! – с раздражением воскликнула Тыква. – Машка, найди себе приличного мужика. Пусть, не богатого, но нормального. Слышишь, нор-маль-но-го! А Терпилов пусть идёт торговать бананами в уличную палатку. И хватит о нём. Вообще, мы с тобой сто лет не виделись. Приезжай-ка ты в субботу ближе к вечеру в Репино. Шашлычков сварганим, посплетничаем. Если задержусь, звякну охране, предупрежу, чтоб тебя впустили. А хочешь, в городе тебя подхвачу?
– Ну…
– Подковы гну. Всё, в субботу во второй половине дня звоню, и едем ко мне, – Карина смачно зевнула. – Ну давай, отбой, а то завтра вставать рано. Да! И Терпилова своего жалеть прекрати, он мизинца твоей левой ноги не стоит. Договорились?
– Договорились, – попыталась улыбнуться почти успокоившаяся Маша.
– Вот и славно, киса. Целую.
– Спасибо, Карина. Пока.
Трубка ответила гудками.
«Вот
Она отмахнулась от навязчивых мыслей. Пора спать. Завтра в десять надо быть у заказчика.
Маша расправила никогда не складываемый диван, скинула кимоно и прыгнула под тяжёлое ватное одеяло. Выключив торшер, сладко потянулась и, свернувшись калачиком, мгновенно заснула.
И опять ей ничего не снилось.
Терпилов ушёл неслышно. Утром в кухонном воздухе витал напоминанием о его ночном присутствии лишь слабый запах алкогольного перегара.
Весь день пролетел в бегах.
Сначала надо было закинуть в издательство готовые иллюстрации к «Хиромантии» и получить денежку. Потом слетать в гараж – отец просил посмотреть сцепление. У каждого свои причуды, и так повелось, что старенькую гуляевскую «пятёрку», на которой родители в сезон ездили на дачу, аж с десятого класса ремонтировала Маша, увлёкшаяся в то время от нечего делать автомеханикой и даже – был такой грех – подумывавшая поступать в транспортный институт.
Отрегулировав сцепление, а заодно и поменяв в карбюраторе фильтр, пропитавшийся тяжёлыми ароматами бензина и минерального масла, Маша, так как уже страшно опаздывала, пулей понеслась в газету, чья редакция размещалась в бизнес-центре на противоположной окраине города. Естественно, не успела. Но старичок охранник на вахте любезно вручил ей оставленную папку с заданием – слава Богу, надвигались очередные выборы, поэтому недостатка в заработках не ожидалось. Каждая партия готова была чуток подгадить оппонентам, а политическая карикатура для этой цели вполне подходила и пользовалась неизменной популярностью. Известно же – год кормят выборы. А вовсе не погода, как у некоторых.
Давным-давно стемнело, когда Маша, измождённая и голодная, притащилась домой с двумя тяжёлыми пакетами, заполненными продуктами на неделю. Повесив пуховик на плечики, она уселась прямо на пол и принялась стаскивать с ног припотевшие сапоги. Но сил не хватало. Ещё бы – за целый день даже чашки чая выпить времени не нашлось. Дотянувшись до одного из кулей, вытащила коробку кефира, батон и собралась уже было перекусить (кого стесняться-то?), когда на кухне что-то дзынькнуло, булькнуло и раздалось знакомое «цок». Предо? Неужели одиннадцать? Посмотрев на часики, Маша убедилась, что вчерашний гость пунктуален. Чёрт! Чутка б попозже, а?
Она отложила в сторону нехитрый ужин, превозмогая боль в спине стянула проклятые сапоги, потом, совершив ещё одно волевое усилие, поднялась по стеночке и, оставив продукты в прихожей, поплелась на кухню.
– А-а, привет, – пробормотала она, кивнув гостю.
Сегодня тот предстал пред взором в образе монаха. Францисканца, кажется. Или, может, бенедиктинца. Не важно. Стоял, как полный придурок, посреди кухни в неопределённого цвета ветхом балахоне и раскачивался, что маятник Фуко. Ага, только религиозного бреда нам тут ещё не хватало… Накинутый на голову капюшон скрывал верхнюю часть лица, сложенные на груди лодочкой ладони посинели от усердного напряжения.