Crysis. Легион
Шрифт:
Роджер, знаешь, что с моими потрохами сделалось? А-а, вижу, боссы тебе не сказали, совсем они просвещать тебя не хотят, нехорошие. Так вот, потроха мои у-ти-ли-зи-ро-ва-лись. Даже волшебный комбинезончик всего не может. Это чудо нанотехники делает кости из крови и вино из воды, но с чего-то ему надо начинать, сечешь? Сырье нужно. Материал из ниоткуда не наколдуешь.
Как я понимаю это дерьмо, чинить надо было много, а кирпичиков с цементом не хватало, и потому умная машинка отыскала компромисс. Скушала сердечко ради починки мозгов. Дырки-то заделать и сосуды заштопать – проще простого. Когда крайнетовский нанокомбинезон-2.0 берется за дело, бедняге Алькатрасу не нужна куча телесных труб и насосов. Но центральную нервную не тронь,
Да, конечно, это, наверное, и не потребуется. Но ведь у Н-2 могут быть и другие причины, и починка моей тушки – не единственная его цель. Н-2 – штука ревнивая, а его уже бортанули однажды. Пророку пришлось в прямом смысле выдрать Н-2 из своего тела. Пророк мозги себе вышиб, чтобы выдрать Н-2 из них, избавиться от гребаной скорлупы. Может, Н-2 не хочет второй раз пройти через такое. Может, он меня точит и подгрызает, чтоб я никогда не смог уйти…
А-а, по-твоему, я заливаю? По-твоему, Н-2 – просто машина, и точка? Роджер, скажи мне, ты когда-нибудь видел машину, способную проделать то, что делает Н-2? Ты понимаешь, как она работает? Я гарантирую: даже Джейкоб Харгрив почти ни хрена в ней не понимает, а ведь он ее спиратил.
Я злюсь?
Да с чего бы мне? Ведь подумай: в конце-то концов, я живой – ну или не такой мертвый, каким мог бы стать. Если прикинуть плюсы и минусы, я в изрядном выигрыше. И вообще, Роджер: глупость ты спросил, бессмыслицу. Мог бы уже понять: для штуки, способной превращать сердца в мозги, стереть из них злость проще простого.
И вот я наконец на Центральном вокзале. Но побездельничать мне не позволили.
От библиотеки мы народ довели: организовали конвой прямо от главного входа и покатили по Сорок второй. Конечно, цефы не спали – ну так мы к ним давно привыкли. Научились справляться. Весь путь перестрелка шла, но хордовые в кои-то веки нос утерли: подходим к Центральному, за нами чертова прорва мин, за минами – защитный периметр. В общем, вокруг вокзала мы – короли.
Жаль, цефам про это никто не сказал.
Оказывается, у осьминожек есть артиллерия или что-то очень на артиллерию похожее. На западных подходах к вокзалу просто дождь из мин. Мы бежим, увертываемся, прячемся, потом орем, чтоб не пристрелили свои же. Параноиков, готовых лупить по всему движущемуся, везде хватает. Приходится убеждать: мы свои, на одной стороне с вами. Наконец заползаем в безопасное укрытие, тянемся к дезинфекционному коридору. После я даже и присесть не успеваю – является штаб-сержант по имени Ранье и вежливо просит убираться. Оказывается, Барклай решил выкурить цефовских бомбардиров, решил небоскреб на них уронить или, по крайней мере, перекрыть линию стрельбы. Но план ушел вразнос: кто-то сдернул предохранители, программу на зарядах нужно переустанавливать вручную, а парень из «Эхо-15», посланный сделать дело, валяется на другой стороне улицы – полноги оторвало. Ранье осведомляется, не мог бы я сходить и переустановить заряды.
Нет, ну, сержант морпехов не так уж вежлив, металла в голосе достаточно, чтоб я понял: не просьба это – приказ.
Знаешь, Роджер, про любимую поговорку сержантов из учебки для новичков? Любят они орать: «В могиле отдохнешь!»
Полная ж херня, правда?
Я опять снаружи, усталый день отошел, и настала радость влюбленных. Ранье сама любезность: даже связался с «Эхо-15» и предупредил, попросил по мне не стрелять.
Роджер, ты не поверишь: прогулка по Парк-авеню – без малого прекрасна. Небо светится, закатный багрянец – кровь, подсвеченная ало-желтым, над горизонтом висит полукруг луны. Я иду вдоль выведенной на поверхность линии метро, и вид оттуда просто чудесный. Цефовские снаряды мчатся над головой, словно новорожденные кометы, освещая окрестности бело-голубым лучезарным сиянием. Парочка из них врезается в Метлайф-билдинг сразу за вокзалом, из разрывов вылетают ветвистые молнии разрядов – точно огни Святого Эльма тысяч на пятьдесят вольт.
Проблема одна: если цефы и получили вежливое предупреждение сержанта Ренье и просьбу в меня не стрелять, то дружно на это начхали. Сразу за нашим периметром начинается их зона, их периметр, и он тесный донельзя – аж по швам трещит. Пока я продирался там, исполнился глубочайшего уважения к «Эхо-15» – черта лысого я б прошел здесь без невидимости.
Ребят из «Эха» я нахожу, прикончив с десяток осьминожек и проползя несколько кварталов вдоль Парк-авеню. Парни сидят в изрешеченной забегаловке и наводят меня на их подрывника Торреса, застрявшего на пятом этаже отеля за три дома оттуда. Когда нахожу Торреса, он еще держится за детонатор, валяясь на полу среди рассыпанных патронов и капсюлей, по соседству с парой пулеметов «брен». Выглядит он как единственный выживший после угарной высокооктановой вечеринки с девочками и дурью.
– Эй, парень, рад тебя видеть! – приветствует меня. – Не стесняйся, затоварься снаряжением!
На удивление хорошее настроение для бойца, застрявшего в тылу врага и неспособного передвигаться. Из бедра торчит шприц – не иначе, ширнулся веселеньким.
Мы сидим, скрючившись, в коридоре, идущем вдоль здания, за спинами – покрытая щербинами от пуль стена, перед нами – расквашенные окна и чудесный вид на главную цель – «ОНИКС электроникс», двенадцатиэтажный антикварный особняк с зияющей дырой в четыре этажа посреди фасада. Он наискось от нас, через перекресток, а улицы перед ним – сладкая мечта ниндзя, повсюду укрытия: машины, вздыбленные куски дорожного покрытия, даже парочка вагонов метро, еще стоящих на рельсах близ края разваленного метромоста.
Торрес пренебрежительно машет рукой.
– Видок что надо. Как видишь, местечко в зале я присмотрел на «ять». А теперь такая хрень делается, я ведь из кожи вон лез ради билетов, и – обана – спектакль отменяется! Наверное, подземные толчки блокировали предохранители или что-то вроде того.
– Я б сам пошел и поставил их на место, но ты ж видишь. – Торрес выдергивает шприц из ноги, улыбается, сверкая отбеленными зубами и стильным золотым резцом – в него заделан то ли драгоценный камушек, то ли объектив, то ли еще какая блестящая штучка.
– Мы установили там, в подземном гараже, три заряда. Как только у меня пойдет зеленый сигнал от всех трех, тебе – нью-йоркская минута, чтоб убраться подальше. Но не переживай – посмотри, сколько я укрытий для тебя наделал!
Жмет мне пять. Хм, похоже, Торрес куда старше, чем выглядит.
– Потом спасибо скажешь. Добраться туда, думаю, раз плюнуть.
Добраться-то – да. А вот потом… Эх, Торрес… «Потом спасибо скажешь» – не слишком ли оптимистично для парня с простреленной ногой, застрявшего на пятом этаже разбомбленного «Хилтона» и ожидающего, когда вернется кореш в чудесном комбинезоне?
Думаю, мне так легко удалось пробраться и туда и обратно, потому что каждый цеф в окрестности охотился за Торресом.
Логично, ничего не скажешь. Не знаю, чем и как эти бесхребетные твари мыслят, но именно Торрес установил заряды, у Торреса – детонаторы. Любой способный отличить черное от белого дотумкает – Торрес в деле главный. Он же – и самая уязвимая часть этого дела.
В общем, Торрес передает мне: «Эй, парень, зеленые зажглись», – и через две секунды по «Эхо-15» начинают лупить вовсю. Торрес связывается с Барклаем, передает: детонаторы почти готовы, но цефы идут в атаку, и нужно прикрытие. А остатки «Эха» не помогут – они в глухой обороне, цефы давят. Барклай звонит мне: давай, большой парень, разрули.