Цугцванг. Два королевства
Шрифт:
Иосмерийцы все как один умели задеть за живое.
– Я хотел бы услышать подтверждение того, что мои доводы были восприняты, – хладнокровно продолжил Бертран. – Достаточно кивка, зная вашу твердолобость, думаю, на большее вы не способны.
Хаук искренне хотел бы послать его в Бездну или даже убить, но вместо этого заставил себя через силу кивнуть. Маркиз назвал бы это маленьким шагом к победе, но Хаук считал, что его раз за разом берут измором.
Бертран ничем не выдал своего ликования, лишь добавил:
– Это я помог Оливье выбить для вас больше свободы, Арнбранд, не смог устоять перед его уговорами. А ведь я скорее заставил бы вас гнить в этой комнате заживо, чем одаривать обществом короля или членов Совета. Так что помните свое место и будьте благодарны.
Бертран ничего не добавил, даже не кивнул на прощание, и вышел.
Глава 5
Слуги принесли костюм через несколько часов.
К тому времени Хаук успел уже принять ванну и побриться. Затем следовало растирание специальным лосьоном и массаж, но в этот раз Хаук был на взводе, поэтому не мог спокойно сидеть. Слуга, сгребая со стола свои склянки и бритвенные принадлежности, поспешил закончить и быстро выбежать прочь.
– Я помешал? – спросил Оливье, стоя у двери как раз, когда Хаук скинул простынь и собирался надеть белье. Нагота была привычной частью жизни в военных лагерях, поэтому Хаук не спешил прикрыться, о чем и пожалел, когда Оливье начал осматривать его с явным интересом. – У вас столько шрамов, вас секли?
– В детстве, – неохотно ответил Хаук, когда закончил с одеванием.
– Бездна! Ваш отец? – изумился Оливье, с явным неодобрением.
– Нет, мой брат решил, что это будет забавно. Он использовал лошадиный кнут.
– Подонок!
– Нет. Он был честен, – Хаук не хотел жалости к себе, не переносил ее с самого детства. – Риг всегда ревновал ко мне и не считал необходимым это скрывать, и чем добрее был отец, тем жестче становился брат.
– Ваш отец человек сомнительных качеств, но я рад слышать, что он был добр к вам.
– А добр ли к вам герцог Юдо, подсылая ко мне?
Оливье сделал вид, будто не понял вопроса.
– О чем вы, Арнбранд?
– Вы ведь его фаворит.
Оливье подошел к столу и коснулся бутылька с лосьоном, вряд ли догадываясь об его назначении.
– Ошибаетесь, я его любовник вот уже пять лет. И, прежде чем вы зададите следующий вопрос, а я уверен с вашим тхиенским воспитанием вы не видите разницы. Фавориты – однодневки, отгорающие как эта свеча. Привлечь омегу – это одно, а вот удержать совсем другое, – он выдавал фразы порционно и неспешно, словно взвешивал каждое слово по фунтам. – Быть любовниками здесь – при дворе и именовать себя так – это не просто пустые слова. Между мной и Шарлем есть определенная связь, которая не может быть разрушена влиянием мимолетного фаворита. Как пример, скажу, что король Бастиль не заводит любовников, все его пассии, как Антуан – никчемные крикливые мальчики, не стоящие даже взгляда. И это его сознательный выбор. Вы же, Арнбранд, из другого теста, но я все равно не ревную. Видите? Потому что я не против вас и даже очарован.
Хаук нахмурился.
– Очарованы?
– Да. И немного заинтригован, – ласково улыбнулся Оливье, не оставляя сомнений в посыле своих слов.
– Неужели при дворе подобное может быть в порядке вещей?
– Ну, а кто же ограничивает, кроме нас самих? Может, в Тхиене кому-то и нравится жить по строгим правилам, но Тхиен, к счастью, далеко отсюда. Вы мне нравитесь, Арнбранд, ваша сила, то как стойко вы держитесь, хотя происходящее чаще всего ставит вас в тупик. Как вы пошли на уступки, ради ваших людей… Это многого стоит.
Хаук вспыхнул, не в силах справиться с отголосками старого унижения.
– Нет чести в том, чтобы попрать свои принципы. И я ненавижу Бастиля за это, как и за многое другое.
Оливье почувствовал его слабость и приблизился, касаясь локтя.
– Арнбранд… Я вижу в вас гораздо больше королевского, чем даже в нем. Вы, как и ваш отец – принц Валентин – не должны были стать вторыми. Пусть эта мысль ведет вас.
Хаук радовался тому, что маркиз открыл ему карты. Не будь этого, вряд ли бы он понял тонкую игру, которую Оливье провел с ним. Они выверили каждый ход – ненависть к Бастилю, его место в тени трона в Тхиене и даже приправили блюдо тонкой лестью. Оставалось дело за малым, и Хаук едва не вскрикнул, когда Оливье встал на цыпочки, награждая его поцелуем в губы.
Никакой пошлости или давления, лишь сухое касание, но весьма красноречивое. И это было ничуть не забавно! Хаук едва не ударил его, сжимая кулаки с такой силой, что, казалось, никаких нервов не хватит.
Оливье искренне улыбнулся, когда все закончилось.
– Вы выглядите испуганным, Арнбранд, успокойтесь, я не собираюсь вас насиловать. Вы сами этого захотите, так или иначе.
Хаук предпочел промолчать. В Тхиене подобные отношения не смогли бы существовать, потому что альфа предпочетший другого альфу омеге быстро бы лишился головы. И теперь ему на самом деле было страшно, потому что только сейчас Хаук наконец начинал понимать слова маркиза о всеобщей развращенности двора. Омерзительно!
Ему как никогда сильно захотелось сбежать в Тхиен, где все было просто и понятно и навсегда забыть иосмерийский двор. Но пока это было невозможно, да и представиться ли шанс, Хаук не знал. С него не спускали глаз ни на секунду, всегда только на привязи, под прицелом мечей или арбалетов.
И даже сейчас Хаук понимал, что Оливье не такой простак, каким кажется на первый взгляд. В его жилах течет кровь герцога, а другой герцог – от одного имени которого все дрожат – делит с ним постель. Брат Оливье – приближенный короля, обладающий змеиным языком и повадками скорпиона. Они все как один были опасны и Хаук не мог определить, который же из путей выведет его из этого ядовитого лабиринта с наименьшими потерями.
В дверь постучали и Оливье впустил внутрь слугу.
– Это за вами, Арнбранд, посыльный Бертрана. Он приведет вас в его покои, а затем вы отправитесь к Шарлю.
Хаук кивнул и покорно пошел следом. Казалось, это его шанс, ведь руки ему не связали, но в коридоре к ним присоединилась охрана, замыкая шествие, и пришлось отложить свой план на потом.
В предпокоях пришлось задержаться не меньше чем на четверть часа, но Хаук не возражал, что угодно лучше этого званого ужина в тесном кругу. Когда Бертран вышел к нему, Хаук уже обошел комнату три раза, заглядывая по углам и не обращая внимания на охрану.