Цугцванг
Шрифт:
— Нет, нет, нет… — шепчу, воровато вдыхая, — Отпусти…отойди…не трогай меня…я не могу…
Толчки по-прежнему сносящие всё на своем пути, будто он и не слышит вовсе. Благо я нахожу его колено и со всех сил отталкиваюсь, используя свою ногу, и тут же получаю за это еще один сильный удар по заднице.
— Только что могла, так что терпи, сучка!
Максимилиан ложиться сверху, сгребает в охапку, прижимает к своему телу, фиксирует меня. Я не могу пошевелиться, а он продолжает вдалбливаться, и это все кончается вторым оргазмом подряд, от которого я, к своему стыду, плачу. Слёзы обиды на саму себя за слабость, слезы чрезмерного количества ощущений,
Я все еще не пришла в себя, не могу дышать, а тело все еще бьет легкая конвульсия, которая усиливается, стоит ему меня даже слегка коснуться.
— Не…трогай… меня, твою мать! — рычу, всхлипывая, закрываю лицо руками.
Мне не хватает воздуха, и хотя бы сейчас, но мне дается время. Немного. Ему быстро надоедает ждать. Максимилиан срывает с меня лифчик, который уже и не лифчик вовсе, а жалкая полосочка ткани, отшвыривает его куда-то в глубь своего логова, и, когда я собираюсь снова вступить в конфронтацию, сильно сдавливает горло. Снова чувствую давление — пытка еще не закончена, даже не надейся! — только теперь все хуже в разы, ведь оно не там, где я уже знаю, чего ожидать. Оно там, где я совершенно не согласна его чувствовать.
Максимилиан смотрит на меня, пока паника в груди разрастается, потом приоткрывает рот и с его языка падает капля слюны.
«Боже, это просто дико порочно…» — страшно и одновременно любопытно. Хотя гораздо больше первого, чем второго, поэтому я резко свожу ноги и мотаю головой.
— Нет.
— Разведи колени.
— Я не хочу.
— Я сказал, разведи, — хрипит, насильно сам это делает, потом бросает на меня взгляд, покрытый толстым слоем похоти, — Я не буду трахать тебя, ты не выдержишь. Палец. Для начала.
— Нет.
— Да, — грубо отсекает, а когда я пытаюсь его отпихнуть, еще сильнее сдавливает горло и предостерегающе рычит, — Угомонись, твою мать. Я все равно это сделаю, но будешь бесить меня и дальше, я сразу засуну в тебя член. Ты же объявила голодовку? Как кстати, а? Ходить потом не сможешь месяц. Хочешь?!
— Нет…
— Тогда лежи смирно.
— Но…
— Это мой дом, и все в этом доме, включая тебя, принадлежит мне, — выплевывает жестко, до боли сжимая ягодицы, — Твоя задница не исключение. И если я хочу ее, я возьму ее. Понятно изъясняюсь?!
— Пожалуйста, не надо… — шепчу еле слышно, крепко держась за ту руку, которая до сих пор сжимает мое горло — Пожалуйста…
— Забавно. Внизу ты не была…
— Мне страшно, Макс…Пожалуйста, не делай этого…Я боюсь…
Я впервые произношу его имя в слух. Без кличек, без саркастичной формальности — просто четыре буквы. Они жгут губы, а может это и слезы? Я не знаю. Но он не двигается, смотрит на меня пронзительно, долго, а потом ложиться сверху и опять заполняет собой до предела. Я ору в страхе, и только через миг понимаю, что он не сделал со мной того, чего явно хотел, а я явно нет. Макс отстраняется, смотрит мне в глаза, не шевелится, вместо того тянется к ремню и отстегивает его. Как только он освобождает меня от кровати, а ремень перестает сдавливать и запястья, и я опускаю руки ему на спину. Чувствую мышцы, жар его тела, пот. Вижу его глаза даже в темноте. Макс убирает волосы с моего лица, разглядывает, как я его, а потом вдруг именно страстно целует, и я отвечаю…
Мы лежим и смотрим, как окно заполняют пушистые снежинки. Тяжело дышим оба, друг друга не касаемся. Только что мы были одним целым, а сейчас снова будто между нами пропасть — и это так странно. Я вижу, как ярко горят звезды, но, если честно, мне до них ближе, чем до него…
— Так ты все знала? — хрипло спрашивает, не поворачивая головы, и я также отвечаю.
— Да.
— Давно?
— С того вечера во дворе дома.
— Откуда?
— Это так важно?
Хмыкает. Молчит, но снова спрашивает.
— Есть смысл что-то объяснять?
— Нет.
— Хорошо.
Снова молчит. На этот раз пауза дольше предыдущей, и то, что он говорит, удивляет меня гораздо больше, чем то, что я уже слышала…
— Отец бил мою маму.
Недоверчиво хмурюсь и поворачиваю голову на него, но Макс не отвечает. Он тоже хмурится, словно выдумывая причины для самого себя, зачем говорит это все, и судя по всему находит ответы. Потому что продолжает…
— Я все детство это видел. Он бил ее жестко, сильно, не щадил. Мама часто плакала и постоянно ходила вся в синяках. Я ненавижу, когда меня с ним сравнивают и говорят, что я похож на него больше всех. Я не позволю себе быть на него похожим, Амелия.
Признаюсь честно, неожиданное откровение при том на такую странную тему, которая совершенно не касалась того, что происходит «здесь и сейчас». Выбивает из колеи ненадолго, потому что на самом деле я достаточно быстро понимаю к чему весь этот разговор.
— Ты хочешь меня ударить?
Максимилиан медленно поворачивает на меня голову и холодно, сухо чеканит.
— Я хочу тебя убить.
Вижу, что действительно хочет. По глазам вижу. Это здорово пугает, да настолько, что я хочу отстраниться, но он делает это раньше. Макс садиться на кровати дает себе пару мгновений, встает. Я невольно краснею от вида голой, крепкой задницы, как идиотка, отвожу взгляд, да и вообще…Ситуация максимально неоднозначная. Его слова, хочу я того или нет, заставляет мелко дрожать и сжиматься, но он не смотрит в мою сторону, будто меня и нет тут вовсе. Макс одевает свои черные спортивки, стягивает бутылку виски со стеклянного столика и все также же не глядя снова чеканит. Еще холоднее, еще четче, еще суровее, чем до этого, хотя я и не думала, что это вообще возможно…
— Собирайся. Ты уезжаешь обратно в город. Миша отвезет тебя.
Я сажусь, прикрывая грудь атласным одеялом, и щурюсь, потому что знаю, что это не конец. Он сказал еще не все, и я права. Не все…
— Мы больше не увидимся.
— Что? — тихо переспрашиваю, но он как будто и не слышит вовсе, изучая наклейку на бутылке.
— Я оставлю тебе карту, трать с нее на что хочешь.
— Мне не нужна твоя карта!
— Я знаю, что тебе нужно, но этого ты не получишь.
— Ты просто запрешь меня одну в этой клетке?!
— Да.
— Я сойду там с ума!
— Поздновато спохватилась, когда ты уже сумасшедшая.
— Отпусти меня!
— Это не обсуждается. Собирайся.
Макс разворачивается, и я понимаю, что если он сейчас выйдет за дверь, то все. Это будет фатальный конец всему, поэтому я вскакиваю с кровати, путаясь в одеяле, но благо не валюсь, и добегаю до середины комнаты вовремя.
— Макс!
Замирает. Я тоже. Его имя звучит из моих уст слишком уж странно, и мне требуется немного усилий, чтобы отодвинуть эти мысли и сконцентрироваться на важном. Тем более, что он ждет, что я скажу…