Цунами. Сотрясатели Земли
Шрифт:
— Вы таким образом намекаете, чтобы мы прекратили розыски? Или что?
— Он уже сделал первый ход, в Измите. Вы видели, какие там разрушения: огромная трещина в земле образовалась. Про человеческие жертвы уже не говорю — меньше, чем в Армении, но и не мало — приблизительно семнадцать тысяч. И это за три минуты! У меня есть предложение выждать. Если Мезальянц продолжит наступление — попытаемся накрыть его встречным огнем. Но мне кажется, что он не продолжит.
— Вы знаете, что надо делать, когда кажется?!
Свиридов знал. Но идти на принцип не хотел.
— Я считаю, что надо подождать. Не имеет смысла искать его сейчас, когда он, скорей всего, изменил внешность и затаился. Ресурсы истратим, а толку никакого. Такого ценного ресурса в Микронезии лишились из-за спешки.
— Хватит, мы этот вопрос уже обсуждали!
— Мне-то что? Это не мой агент погиб.
Разговор заходил в тупик.
— Ваше предложение?
— Выждать срок. Пять дней можно подождать. Если он не объявится — значит, либо сам погиб, либо затаился. В любом случае предметы быстро не всплывут.
— Вы испытываете мое терпение.
На эту реплику Свиридов ничего не ответил, хотя так и подмывало щелкнуть каблуками и гаркнуть: «Рад стараться!» Мезальянц бы именно так и поступил. Свиридову было жалко такого работника, но независимость суждений и поступков хороша в меру. Не на службе.
— Разрешите идти?
— Идите, — нехотя отпустил Первый.
Чувствовалось, что Первому хочется сказать напоследок что-нибудь обидное, но все казалось мелким и детским.
Ничего, думал Свиридов. Скоро у тебя дел будет невпроворот, и тебе станет не до меня. А я еще поработаю. Если, конечно, не снимут.
14
Распоряжение о нашей с Юсей депортации пришло на следующий день, на электронную почту Далилы.
Юся зычно храпел, поэтому я почти не разобрал горячего спора между нашей матерью и Максом, хотя и догадывался, что спорят они о вчерашней угрозе красавца. Макс требовал от жены, чтобы она «боролась», а Далила парировала тем, что «у нас дети». И я впервые был на ее стороне. За спокойную жизнь с Юсей я бы сейчас сам взорвал этот Измит со всей Турцией. А еще лучше — Москву. Ведь самый очевидный способ был! Сравнять ее с землей, чтобы и камня на камне не осталось.
Вскоре шум прекратился, и в нашу комнату тихо постучал Макс.
— Заходите, — разрешил я.
Макс проскользнул тигром, прикрыл дверь. Сел на кресло, кивнул на спящего Юсю:
— Как он?
— Нормально, — ответил я. — Только к вечеру что-то закапризничал.
— Он что, и вправду?..
— Он всю жизнь был олигофреном. А как петуха получил в личное пользование, так дела в гору пошли.
— Именно петуха?
— Откуда ж я знаю? Просто он с ним не расставался. Конечно, не исключено, что все три предмета в нем запустили «просыпание». — Я посмотрел на храпящего Юсю. — Но сейчас все хуже стало. С предметом он не храпел.
Мы помолчали. Я видел, что Макс собирается с духом, чтобы сказать какую-то гадость.
— Ну? — спросил я. — Еще какая-то засада?
— Да, — кивнул Макс. — Пришло официальное письмо. Правительство настаивает на вашей высылке из страны в недельный срок.
Что ж, так я и знал.
— А чего так много времени дали? — спросил я. — Мне собраться — только рот закрыть.
— Мы не хотим, чтобы вы уезжали. Далила подаст прошение о воссоединении семьи, мы добьемся…
— Не надо, Макс, — оборвал я его. — Мы не хотим.
— Почему? У тебя ведь была возможность сравнить, где живется лучше! Вы умрете, сопьетесь, вас никто на работу не примет.
— Но мы никому не будем мешать. Далила не любит нас, мы для нее — чужие люди. Мы не хотим сидеть на вашей шее, даже если вам это будет приятно. К тому же ничего у вас не получится.
— А если получится?
— Вы взрослые, вам и решать.
Я был уверен, что у Макса ничего не выйдет, но пусть его… В конце концов, его дело. И Далилы.
Последние дни мы проводили в основном на пляже — лепили песочные замки, купались, пугали своим внешним видом отдыхающих. Была еще одна причина, по которой мы пропадали из дома, — чтобы девчонки меньше общались с Юсей. Я не хотел, чтобы они видели его смерть. Меня самого приводило в бешенство быстрое угасание его разума и что я ничего не могу с этим поделать, но я-то помнил его прежнее состояние.
Его будущее состояние.
Сначала Юсю стали интересовать игрушки-трансформеры — и Макс накупил ему целую гору. Весь день Юся с моей помощью упражнялся в трансформации роботов. А на следующий день он начал игрушки ломать. Как, в общем, и все дети. Поэтому-то я и стал уводить его из дома на пляж. Совок, ведерко, мокрый песок — эта игра даже мне была интересна. Мы строили Понпеи и Нан-Мадол, закапывали, а потом откапывали игрушечного робота, имитируя похороны и спасение Барбары. Разыгрывали крушение яхты.
За те пять дней, что Макс бегал по инстанциям и юридическим конторам, Юся успел пройти путь до пятилетнего малыша. Он уже не выговаривал буквы, его невозможно было заставить почистить зубы или поесть. Порой очень хотелось навешать ему подзатыльников и сказать: «Соберись!» Но с тем же успехом я мог наказывать телевизор за то, что он показывает всякую фигню.
Макс вернулся расстроенный. Процедуру усыновления можно начать только в стране, гражданами которой мы являлись, то есть мне с Юсей в любом случае нужно было выметаться из Израиля.
— Я поеду с вами, — сказал Макс.
— Не надо, — ответил я. — Вы знаете наш адрес, я — ваш. Если станет совсем невмоготу, я дам сигнал «мэйдэй», честное слово.
— Мидей! — повторил Юся.
— Какой сигнал? — не понял Макс.
— Сигнал бедствия.
— Сос, что ли?
— Точно.
— Мидей! — Юся придерживался морской терминологии, даже впав в детство.
Макс немного помолчал, а потом сказал:
— Не злись на Далилу. Она хорошая мать, только не поняла еще, что вы тоже ее дети. Ей надо привыкнуть. Она поймет.