Цунами
Шрифт:
– Гриша, а тебе не кажется, что нас заносит в сторону? – спросил я. – Что-то больно замысловато получается.
– Почему же? – сказал Рыбаков. – Если бы ты не уточнил судьбу своего запроса о «московской комиссии», генерал просто бы промолчал.
– Какой генерал? – спросил Гриша.
Я рассказал Грише подробности сегодняшнего совещания. Не забыл сообщить и о том, что послезавтра наши ряды умножатся.
– Да, интересный расклад, – заметил Гриша. – Не смею утверждать определённо, но приуроченность к пятидесятой параллели энергоресурсов Европы и появление таинственной
Рыбаков развёл руками, и мы обратились к Гришиным схемам. Как и обещал Гриша, он принёс непонятный для нас с Рыбаковым геологический обзор окрестностей Южношахтинска и схему разломов.
Из Гришиных объяснений мы поняли, что теоретически в этом месте прочность пород не в состоянии обеспечить наличие больших пустот. Неоткуда тут взяться сероводороду, тем более что скважин тут набурено сотни, а о сероводороде никто и слыхом не слыхивал. И вообще, если бы такой феномен имел место, то полез бы «наш» сероводород через скважины на поверхность, где в силу чрезвычайной вонючести уж точно был бы замечен.
– Гриша, Гриша, – забеспокоился Рыбаков, – что ты несёшь? Что, по-твоему, в семьдесят третьем сероводород чужая тётя принесла в авоське?
– Конечно, нет, Анатолий Михайлович, – задумчиво ответил Гриша, – это я сам с собой полемизирую. Такого количества несоответствий я и представить себе не мог. По деталям далеко не всё логично. А в целом вообще какая-то фантасмагория. В частности, вспомни, Саша: Бутко сказал, что «холод был ужасный». А для выработок нашего региона на глубине шестьсот метров обычна температура плюс двадцать восемь градусов. Шахты вентилируют, иначе работать под землёй в такой духоте невозможно. Потом, смотри, на подобных глубинах давление газа должно быть просто чудовищным: порядка ста атмосфер. Ворвись сероводород под таким давлением в шахту – можно представить себе, какие последовали бы разрушения! А шахта цела. Что ты на это скажешь?
– Скажу, что с точки зрения физики здесь нет ничего сверхъестественного. Посуди сам: газ поступил в шахту под высоким давлением, но по узким щелям. Произошёл процесс дросселирования, то есть расширения газа при прохождении сужения или пористой перегородки. Адиабатическое дросселирование сопровождается понижением давления и температуры. Закон Джоуля – Томпсона. Всё это можно с большей или меньшей точностью рассчитать, задаваясь определёнными данными. Кстати, спасибо за подсказку. У меня появилась ещё одна опорная точка для размышлений.
– А не проще ли предположить, что сероводорода до семьдесят третьего года тут не было вовсе? – спросил Рыбаков. – Появился он неизвестно (пока) откуда в гипотетическом процессе, как вы выражаетесь, «перетока» и вывалился в первую же подходящую дырку. На беду это оказалась «Первомайская-бис». Тебе, Гриша, и карты в руки – найти по схемам разломов вероятный путь сероводорода, рассматривая эти схемы синхронно с данными о землетрясениях.
– Которых, кстати, на сегодняшний день у нас тоже нет, – заметил Гриша.
– Упрёк принимаю, – ответил Рыбаков. – Запрос в ВНИИ ГОЧС отправлен. Теперь всё зависит от расторопности или информированности
– Анатолий Михайлович, – запротестовал я, – это уж чересчур! «Выездная сессия» звучит красиво. Но постоянные наскоки на ваш семейный очаг со всеми вытекающими отсюда последствиями – это слишком. Так мы Веру превратим в кухарку, а дети нос будут бояться показать из своей комнаты.
– Искандер, не морочь голову! Если бы возникли затруднения по линии семейной этики, я бы вас приглашать не стал. Даже по делу. Вера и дети все уши мне прожужжали: когда Саша и Гриша снова придут в гости? А ты – «наскоки»!
– Ладно, тогда самое время опробовать секретную схему оповещения. Мы поедем к вам на эфэсбэшном ландо, не возражаете?
Так как возражений не последовало, я позвонил оперативному дежурному Управления и попросил прислать машину к РЦ МЧС.
Глава 9
Наступило послезавтра. Снег практически весь растаял. Но грязь в низине около вокзала просохнуть так и не успела. В подаренных Рыбаковым ботинках и Вериных носках мне сам полярный чёрт был не страшен.
Поезд из Москвы опаздывал почти на час. За это время мы с Сергеем раз шесть обошли вокзал, пересмотрели обложки всех журналов, выпили в сумме по литру всякой жидкости и посетили вокзальный туалет.
Поезд подкатил к перрону, и мы заняли стратегическую позицию около дверей переходной галереи. Проинструктированный мною Сергей с высоты своего роста вглядывался в поток приезжих, пытаясь по описанию высмотреть Горбаня и Шепелева.
Уже через полминуты он ринулся в толпу, рассекая её как нож масло. И ещё через минуту доставил пред мои очи капризно упирающегося профессора и неунывающего зама.
– Что это за насилие над личностью? – вызывающе начал Шепелев вместо приветствия. – Там киоск со свежими газетами, а этот активный молодой человек едва ли не волоком… Я имею право на свежие газеты?
Обнявшись с Лёнькой, я смиренно заверил дядю Лёву, что в нашей стране право гражданина на прессу ущемить не удастся никому и никогда. Сей же момент Сергей приобретёт для него всё, что он пожелает, вплоть до порнографической «Свечи».
Лев Станиславович царственным жестом отказался от Серёжиных услуг и, сунув мне в руки чемодан из синей кожи, удалился в направлении газетного киоска.
Сергей ушёл, чтобы перегнать к вокзалу «Волгу», которую мы оставили на охраняемой стоянке. Видя издали, что Шепелев что-то вычитывает в развёрнутой газете прямо у киоска, я повернулся к Горбаню:
– Лёня, я получил твой загадочный факс. Но, прости за непонятливость, развить мысль в этом русле не смог. Здесь у меня есть новый товарищ по работе, так вот, он связал твою пятидесятую параллель с «московской комиссией». И даже предположил присутствие друзей по Варшавскому договору.