Цвет
Шрифт:
— Оме! Тебе хоть разговаривать можно?
Молчит. Нельзя, наверно. Еще завезет куда-нибудь, где следящих камер нет. Да и пусть, хоть какое-то развлечение. Скука здесь смертная. Отец, когда сюда привез, всё хотел меня работать заставить. Нет, я, конечно, попробовала, а потом плюнула — ну, не мое это. Я еще в универе это поняла, потому и бросила учиться. А для отца первей его науки и нет ничего. Тяжко. Зато теперь на заповедник посмотрю. Причем, в натуре, а не запись с камер, которых мы, кстати, до сих пор не смогли там поставить — разрешения не получили.
Не знаю, почему резервацию фейнов заповедником назвали. Наверно, заповедник звучит приятнее для чиновников. Хотя, если аборигенов считать частью природы, которую надо охранять, тогда, вроде, и правильно.
— Можно…
Надо же, ответил! Думал? Или советовался? Вдруг у них телепатия между своими. Или, там, со старейшинами. Ну, да. Ничего-то мы про них не знаем — нет материала для исследований. Конвенцию соблюдать приходится, а то совсем с Фейна выгонят.
— Мы куда плывем?
Оме на секунду посмотрел, — я не поняла, с каким выражением — отвернулся и ответил четко и правильно, а потому без тени эмоций:
— Прямо. По реке.
Когда ж они галактический выучили? И как? Мы ж к ним специалистов по адаптации не направляли. Уроки брали? Записи слушали? Ну, может быть, может быть. Только записи просто так не получишь — покупать надо. Опять же — у кого? И на какие деньги? Или здесь в ходу натуральный обмен? Неизвестно.
А всё потому, что согласно Конвенции, планета Фейн причислена к разряду 2Б, и изучение ее разумных обитателей возможно только с их личного согласия. И как получить это согласие, если они не желают контактировать?
Кстати, вот он, контакт! Полномочий у меня, конечно, с гулькин нос, но кто на это смотреть будет, когда результаты добуду? Ай, да я!
Мне захотелось саму себя погладить по голове за сообразительность. Осталось вспомнить «Общий курс начального контакта», который на первом курсе изучали, и — за дело.
— Оме! Это твое личное имя? Можно к тебе так обращаться при других людях или разумных?
Смуглая спина фейна бугрилась вполне приличными мускулами. Кожа была гладкой, без рисунков или татуировок, и казалась мягкой. И, разумеется, она не выражала никаких чувств.
— Обращайся, Хель. Тебе разрешается.
Что он имеет в виду? У меня какое-то особое положение? Статус? Стоп. Как он меня назвал? Откуда он мое имя-то знает? Причем, уменьшительное, которое не для всех, а для самых близких? Точно, телепат.
Мне стало неуютно.
— Меня зовут Хельга, — отчеканила я. При общении нужно обязательно устанавливать границы допустимой близости и выход за них рассматривать, как попытку его прервать контакт.
Оме взмахнул веслом, разворачивая лодку поперек течения.
— Посмотри.
Я посмотрела. И что? Ну, солнце встает. Ну, лес подходит к самому берегу. Ну, станция наша видна.
— Слышишь?
Тишина…
— Ничего не слышу, — уведомила я фейна с чувством превосходства над ним. Ишь ты, подшучивать вздумал.
— Разговаривают. Ибрагим Самедович распекает Виталика, что тот не дал тебе никакой аппаратуры.
— Правда, что ли? — как-то глупо получилось. — И далеко вы нас слышите?
— Вы очень громко говорите.
Оме махнул веслом, и лодка поплыла дальше.
Надо же. Неужели они всё слышат и слушают? А ведь мы там о всяком говорим. Даже весьма неприятные вещи, которые посторонним лучше не знать. Может, поэтому они и не идут на контакт?
С именами теперь понятно. Кто ж меня Хель называет? Борис, только он. Вернусь — в глаз дам, чтоб знал свое место.
Скоро река повернет, а еще через два поворота мы попадем в фейнский заповедник. С нашей стороны там стоит наблюдательный пост и охранная система, не пускающая всех разумных внутрь. Ну, кроме аборигенов, конечно. Надеюсь, Ибрагим успеет подать команду, чтобы меня пропустили. По всему выходит, что туда плывем. Без вариантов.
Я откинулась на спину, заложила ладони за голову и стала с интересом наблюдать за облачком, которое нас сопровождало. Оме работал, как автомат, — размеренно и экономно. Ни тряски, ни толчков, ни волнения. Любуйся природой и отдыхай. Чем и занимаюсь.
Граница отсвечивала радужными разводами — чтобы случайный прохожий не наткнулся на силовой барьер. Хотя, откуда тут случайные люди? Туристов сюда не пускают. Если незнакомца увидишь — надо сразу к силовикам бежать: наверняка, либо контрабандист, либо еще какая темная личность. Но я ни одного не видела за весь год, что на поверхности находилась.
Оме никак не готовился к встрече с барьером. А я напряглась. Сейчас как неожиданно даст в лоб, и купание неизбежно. Потом же бежать назад вдоль берега во всем мокром. Это рядом с Оме мошки нет, а над станцией тучи кружатся — всё норовят щелочку в защите найти. Орнитоидам раздолье — никаких трудов по добыванию пищи. Наедятся и гадят. В голову метят. Если попадут, сразу в возбужденное состояние приходят: кричат, носятся бешено и норовят неудачника целиком пометом облепить. Можно представить, в каком виде на станцию добреду.
Не было барьера. Опоры стояли, разводы вокруг них светились, только никого не сдерживали. Даже когда с паролем сквозь барьер проходишь, каждый раз покалывание такое неприятное. А тут миновали — и ничего.
— Что с барьером? — спросила я у Оме. Я, конечно, понимала, что зря его спрашиваю — вряд ли охотник может разбираться в современной физике. Но молчать не получалось.
— Нейтрализатор на лодке, — фейн всё-таки ответил.
Я о таком и не слышала. Где ж они его взяли? Небось, там же, где и обучающие программы. А с виду — обычные разумные первичной стадии. Вон, вдоль борта копье лежит. И наконечник на нем — каменный, гладкий, блестящий, черный. У второго копья — костяной, зазубренный. Острога, стало быть, на рыбу.