Цвет
Шрифт:
Я сел на землю, и сразу потянуло сыростью и холодом. Тирби-тиль неспешно и плавно улетала, и святящийся пузырек становился всё меньше и меньше. Почему-то я чувствовал облегчение, возникающее тогда, когда говорят, что ту тяжелую работу, на которую тебя взяли, будет делать кто-нибудь другой, а тебе дадут легкую и интересную. Становится и радостно, и тревожно, потому что еще не понимаешь, отчего так произошло, и слегка опасаешься — не вернется ли всё обратно.
Шандар достала из рюкзака две сушки, одну протянула мне, а вторую принялась меланхолично жевать. Я нехотя последовал ее примеру: есть хотелось, но жевать было влом. Апатия, вдруг навалившаяся на меня, погружала в сон, так что даже густой и промозглый туман становился чем-то приятным и теплым…
— Илья! Ты еще там не заснул?
— Почти… — невпопад ответил я, вздрогнув и усиленно заморгав.
Голос у Шандар стал мягким и текучим, мурлыкающим. Домашним… Наваждение какое! Не может профессиональный воин, наемник, почитающий смерть искусством, за несколько минут стать таким!
Я легонько толкнул Шандар. Она медленно повернулась ко мне и спросила:
— Что?
— Ничего не чувствуешь? — непослушные губы с трудом открывались, чтобы вытолкнуть пару слов. — Стукни меня, а.
Зель подняла руку и небрежно вмазала мне по щеке. Удар не был сильным, но я чуть не упал: мышцы не слушались. Однако меня это освежило. Причем настолько, что я в свою очередь слегка шлепнул зель по щечке. Шандар даже не успела отвести мою руку. Открыла рот, чтобы что-то сказать, потом закрыла и с шумом выдохнула.
— Это что, ты в меня попал? — голос был удивленным, но уже твердым.
— Вот именно.
— Ага. Спасибо. Давненько я не получала по лицу.
— Всегда готов сделать одолжение хорошему человеку, — я учтиво наклонил голову.
— Скажешь тоже, человеку, — буркнула зель, неловко поднимаясь на ноги.
— Ну, оговорился, прости, если тебя не нравится.
— Почему не нравится? Ты же не хотел обидеть.
Я поднялся вслед за Шандар. Она медленно поворачивала голову из стороны в сторону, не двигая корпусом, оценивая пространство. На мой взгляд оценивать было нечего: однородная белая муть во все стороны. Но Шандар была иного мнения:
— Как думаешь, если мы свернем, что будет?
— Что, что?! Не знаю что! Заблудимся!
— Ты знаешь, где мы сейчас находимся? — вкрадчиво поинтересовалась Шандар. — У тебя есть карта? Ты представляешь — куда мы идем? Если нет, то все направления равнозначны, не правда ли?
— Мы идем за тирби-тиль, ясно?
— И где же она? Ах, скрылась в тумане. Так куда же нам теперь?
Я привстал и махнул рукой.
— Вот туда. Примерно.
— А ты не задавался вопросом — почему твое насекомое летело не по прямой? Что ей мешало? Инстинкт? Знание дороги?
— Да какая разница?! — я не понимал, что хочет сказать Шандар, и нервничал. К тому же, без путеводного огонька я действительно не представлял — куда теперь идти. И стоит ли, в таком случае, идти вообще?
— Нет разницы, ты прав. Чем бы оно не было, но иной путь наверняка грозит опасностями. И не спрашивай меня — какими.
— Боишься, что ли? — подначил я зель.
— Дурак, — равнодушно отозвалась она. — Я говорила, что нужно за твоей насекомой идти, раз уж вообще поперлись, а он всё с ног на голову перевернул. А теперь поздно. Кто-то нас с ней разлучил, причем самым простым способом: мы сами решили так сделать.
Если смотреть с такой стороны, то зель была права. Потеряв проводника, мы лишились уверенности в том, что знаем, куда идти. Но не сидеть же на месте: слишком уж сыро. Без движения скоро начинаешь мерзнуть и дрожать. А если какие опасности встретятся, так будет повод размяться, а то кровь застоялась.
Я сам себе не нравился. То апатия, а то показная бодрость, готовая смениться яростью. На самом деле я не такой. Я — спокойный, рассудительный, вдумчивый, без заскоков и внезапных решений, о чем я зель и сказал.
— Ты это кому другому расскажи, — охладила меня Шандар. — Пойдем уж…
— Куда?
— Во-о-он туда! — она неопределенно показала рукой вперед. — Там какой-то скальный массив. Ты же любишь камни? Как раз для тебя.
Камень казался теплым. Наверно, он таким и был, потому что на его поверхности не было ни капли влаги. Гладкий, он давал пальцам успокоение. Чтобы не видеть тумана, я прислонился лбом к полированной поверхности. Дал отдых глазам и снова отодвинулся, чтобы еще раз увидеть творение неизвестного мастера. Тускло-зеленая поверхность с белесыми прожилками уходила ввысь на неизвестную высоту. Тщательная отделка просто кричала о том, что каменный столб, который мы с Шандар обошли вокруг, не просто яшмовый останец, а некое произведение искусства. Монументальное и прекрасное.
— Если бы не туман, мы наверняка насладились бы резьбой по камню.
— Как же! — сказала Шандар. — Мертвыми камнями я ему тут наслаждаться буду! Я живое люблю. Сто лет водяного дракона не видела, в океане не плавала. Уже не помню, как охотится кархар за серебристыми тритонами, как раскидывает ловчую сеть гигантский паук-рыболов, или как линяет красная жаба, сияя под солнцем Зельде блестящей алой кожей…
— Домой хочешь? — сочувственно спросил я.
— Нет, Илья. Но там я родилась, — зель стояла, прижавшись щекой к столбу, и смотрела на меня одним глазом. — Иногда и нам нужно возвращаться.
— Ты хочешь уйти? Ты устала?
— Не сейчас, — Шандар говорила спокойно и грустно. — Я предупрежу.
Вот так. Ей тяжело со мной. Как же я ее достал, наверное. Своей глупостью, бесполезностью, дурацкими шуточками и вечным нытьем. Бесконечными вопросами, на которые никто не знает ответа. На ее месте я бы давно высказался в лицо этому идиоту, плюнул и ушел, несмотря на честь воина. А Шандар терпит…
Я снова уткнулся лбом в камень и прикрыл глаза. Не хотелось смотреть, да и некуда было. Если только не считать яркой золотистой полоски, вдруг мелькнувшей внутри яшмового монолита. Кстати, с чего я решил, что это монолит? С тем же успехом это может быть отделкой, выполненной по любой искусственной конструкции или хотя бы по базальтовому столбу.