Цветик-2 . Обычные судьбы
Шрифт:
– А мальчик тот?
– Мальчику и дочке поровну все уже подписано, только вот сомневаюсь, что Миша что-то возьмет от меня...
Он говорил все тише и как-то внезапно уснул.
Алина долго смотрела на него: измученный и болезнью, и душевными переживаниями, он наоборот стал человечнее.
– Вот и вернулся к тебе бумеранг, Тонков, за все 'хорошее'!!
– Этакими темпами, братец Вы мой, мы с Вами до морковкина заговенья будем здесь лежать, анализы последние неплохие, но вот ваш эмоциональный упаднический какой-то настрой, он конкретно мешает. Встряхнуться пора, весна за окном.
Алина, пришедшая во внеурочный час, замерла у неплотно прикрытой двери в палату.
– Нечему особо радоваться как-то.
– Не скажите, батенька, вон у вас какие две славные девицы имеются, не прибедняйтесь.
Послышался тяжелый вздох Тонкова:
– Если бы все было, как мне хочется, не получается вот ни шута.
– Ну, не отчаивайтесь, встряхнитесь и через недельку будете со своими девами вальсировать, а ведь наверняка не умеете? Это во времена моей юности вальс был модным и всеми любимым танцем, да ещё в городском саду, под духовой оркестр... Встречал я в маленьких провинциальных городках и не совсем давно такое и даже, признаюсь, стариной тряхнул. Эх, молодость, молодость - незаметно пробегает. А Вам, батенька, ещё дочку вашу чудную надо вырастить и внуков дождаться, а не прокисать в палате.
Доктору было хорошо за семьдесят, но специалист был редкостный, и главврач трясся над ним и уговаривал поработать ещё чуток, на радость всем.
– Не угадали, доктор, вальсирую я отменно, люблю, знаете ли, тоже!
– в тон доктору добавил Мишка.
– Ну вот, видите, заулыбался-таки, вот так и продолжайте, батенька!
Алина на цыпочках отошла от двери, и, повернув назад, почти столкнулась у двери в палату с выходящим врачом.
– А вот и Ваша прелестная жена! Вы, милочка, встряхните-ка его хорошенечко. Что-то у него душевный настрой не тот, ему бы на природу сейчас, а он хандру подцепил и выздоровление свое тормозит.
– Хорошо, Антон Ираклиевич. Я попробую, - улыбнулась этому славному дедуле Алина.
– Привет, что это доктор говорит, - хандрить вздумал? Сонька тебя каждый день ждет, вчера вон разревелась, без папки скучно и невесело. &nb -Да, вот, сам не пойму, как-то уныло на душе.
Алина выкладывала принесенные фрукты в тумбочку, и Тонков, как-то резко выдохнув, уцепил её за руку.
–
– Но там ветерок такой прохладненький, а ты в футболке, сам же знаешь - нельзя тебе на сквозняках быть.
Что-то шевельнулось в душе Тонкова: "заботится?" -Да у меня у соседа в палате куртка имеется, пойдем.
Надел простецкую, неопределенного цвета куртку, и пошли на улицу, сели в небольшой рощице на лавочку. Мишка, подставив лицо солнышку, зажмурился, а Алина с непонятно откуда взявшейся жалостью смотрела на него: седой, резко похудевший, с темными кругами под глазами и землисто-серого цвета лицом, он никак не походил на того мачо, каким был всегда.
– Алин, - не открывая глаз произнес Тонков, - ну не смотри ты на меня так, знаю, что видок тот ещё. Болезнь, она никого не красит, ты мне что-нибудь скажи, а?
– Что тебе сказать? Вроде глазами вижу, что ты над Сонькой трясешься, домашним стал, но... страшно боюсь повторения... вот подлечишься, допустим, соглашусь я - может быть, с Сонькой ты и останешься таким, а со мной? Я же мышь серая. Заскучаешь и опять по бабам, которые ноги от ушей и в постели супер...
– Нет, - помотал головой Мишка, - не будет никаких баб,.. Когда ребенка, Мишу то есть, увидел, когда он меня с такой брезгливостью падлой назвал... знаешь... я вот думал - родная кровь, ну, не то, что обрадуется, а хотя бы поговорим, подружимся... а он мне четко и ясно -'ты для меня никто'. И не поспоришь, не докажешь, что то письмо не писал - я и не знал про него.
– А почему та девочка поверила?
– Да вспомнил: я тогда по-молодости матери редко писал, месяца через четыре, а моя, "примерная" к пятидесяти годам, маман на командира части накатала - мне втык был, а чё писать? Абсолютно чужой человек. Я, помнится, просил, чтобы девчонка писала, а я, лодырь, диктовал. Отказалась, конечно, ну а потом, видно, вспомнила такую бодягу и поверила... Иван рассказал вкратце, что она до трех лет с ребенком была одна. Там и обзывания всякие были, мальчишку какие-то из неблагополучной семьи...
– он передернулся, - выблядком называли... А Авер, отец его, как ни тяжело признавать это - настоящий, он после Афгана как-то там оказался, то ли к кому-то в гости из наших приехал, ну и увидел её и ребенка... сразу и женился. Мы с ним в Азербайджане одно время вместе служили, он тогда на Альбину и запал, серьезно, я-то все наскоком, все лучше или слаще искал, а он лет пять поди все про неё думал. Там все удачно сложилось, для всех, семья замечательная, сын вот институт в Питере заканчивает. Самое обидное, он меня, как щенка пакостного, ухватил за шкирмон, когда я вякнул, что он - сын. Там без вариантов взрослый, серьезный - совсем как Авер, да и предупредил меня сын, чтобы не лез к ним... Да и куда лезть, если не нужен никакой. А потом навалилась вина за дочку... как говорит наш неугомонный ребенок, сильно гонял... а что мог сделать? Сам же, козлина, отказ написал от неё. Как быть? Нашел бы вас, к примеру... а у дочки шок - какой-то приблудный папаня появился. Зачем, когда у неё уже есть? Знаешь, как пекло? Все стрекозлил, думал, ещё немного и рожу наконец-то желанного сына... родил...
– он горько скривился.
– Вот, я все тебе как есть, без прикрас говорю. Знаю, после всех моих подлостей - веры мне нет совсем, но, Алин, ради дочки, может, попробуем? Я твоему Науму, будь он жив - в ноги бы стал кланяться за вас, а сейчас так хочу семью... Поверишь, как вы приехали, домой не просто иду - лечу, знаю, что из двух девочек - одна, точно, ждет.