Цветок папоротника
Шрифт:
Но с тех пор период относительного затишья в жизни Ульяны закончился. Гриша начал пить всерьёз, то есть запоями. Ульяна сначала старалась не обращать особенного внимания – ну пьёт и пьёт, кто теперь не пьёт? Когда-то это должно закончиться. По-человечески Ульяна его понимала, смерть есть смерть, особенно если она тебя так или иначе касается. Но всё существо Ульяны бунтовало против такой вселенской скорби по усопшим. Кто они ему, эти бабы? Чего так убиваться? Напридумывал себе чёрт знает что, и носится с этим, как с писаной торбой. Страдалец несчастный. Допился до того, что люди уже начали спрашивать, что с ним происходит. Ульяна где отмолчится,
– Уля, что с твоим мужем делается? Каждый вечер пьяный по деревне мотается. Что случилось-то? Вроде парень неплохой, работящий… и на тебе… В леспромхозе я недавно был, там тоже жалуются, работать стал спустя рукава, спиртным от него пахнет. Смотри, там церемониться не будут, у них техника безопасности. А если его деревом придавит по пьяни, или ещё чего? Ты поговори с ним, а то и до беды недалеко.
– Поговорю.
– Вот и умница. Я же добра вам желаю, не думай, что лезу в вашу жизнь.
– Я и не думаю.
– Ну, я поехал, дела.
Ульяна проводила его глазами. Молодец, Демьяныч, не стал при всех говорить, дождался, пока Ульяна одна останется. Хотя вряд ли это что изменит, разговоры-то идут.
После работы Ульяна зашла к родителям. Мать обрадовалась, стол накрыла, хлопочет.
– Здравствуй, милая, что-то давненько ты к нам не заходила. Я уж соскучилась.
– Я тоже. Да настроения нет.
– Из-за Гриши?
– И из-за него тоже.
Мать покачала головой.
– Пьёт?
– Да что с того? И ты туда же. Демьяныч мне с утра всё уши прожужжал, и ты теперь. Попьёт-попьёт и перестанет.
– Дай-то Бог, доченька. Я же добра тебе желаю.
Ульяна бросила ложку на стол, задев блюдце. Послышался недовольный стон фарфора.
– Да что вы все, сговорились, что ли? Добра-то мне желать? Как будто я зла хочу… Нотациями здесь не поможешь.
– Не сердись, дочка, мать послушай.
– Что слушать? Что ты мне можешь сказать? Или у тебя рецепт есть?
– Может и есть. Ты в церковь сходи, свечку за него поставь, мечется он, покоя найти не может. Видно, Галина его не отпускает.
– Галина?! Она умерла! Сдохла!!!
– Не надо так о покойнице говорить. Что ты!
– А как надо? Эта мумия мне всю жизнь испоганила!
– Уля!
– Всё. Прости, мама. Нервы. – Ульяна отхлебнула глоток чая. – Царствие ей небесное.
– Вот, уже лучше. И за Галку свечку поставь, чтобы успокоилась её душа, и вас в покое оставила.
– Наверное, я так и сделаю.
– Вот и сделай. Да не тяни. Глядишь, и пить перестанет.
Гришу Ульяна нашла в огороде, уснул прямо на грядке, как боров. Лицо в грязи, губы распухли, храпит, заливается. Ульяна рукой махнула с досады и в дом пошла. Очнётся, сам придёт. Может, и права мать? Нужно в церковь сходить, свечи поставить. Решила, сходит. Хуже, чем есть, не будет.
Ночью Ульяна спала плохо. Душно было, металась в бреду, то ли сон, то ли явь, непонятно. Снится ей, что задыхается она, рот открывает, а вздохнуть не может, нет воздуха, вода кругом, хочет всплыть, а не получается, тяжко, вот-вот утонет. Еле глаза раскрыла, и чуть не закричала от ужаса. Прямо над ней нависло Гришино лицо, безумное, белое, как у сомнамбулы. Перегаром на неё дышит, навалился всем телом. Ульяна освободиться пытается, но куда там. Он ещё крепче руки на её горле сжимает.
– Гриша! – Ульяна еле смогла прошипеть мужнино имя. – Гриша! Это я, Ульяна! Задушишь! – Она старается отлепить цепкие руки от горла, но хватка железная.
– Упыриха! Ведьма! Изыди, нечисть! Откуда ты в моем доме? Где моя жена? Жена где, я тебя спрашиваю?!
– Гриша! – Ульяна извивается, как змея, из последних сил, – Гриша! Я твоя жена, Уля! Прекрати!
Внезапно хватка ослабла, Гришино тело обмякло и вяло сползло с Ульяны. Он сел на кровати, головой вертит, будто не понимает ничего. Глаз трёт, на руки свои смотрит, удивляется.
– Гриша! – Ульяна расплакалась. – Чуть не задушил, изверг! Больно! Я уж и с жизнью распрощалась… – Ульяна потирает распухшее горло.
– Господи! Кошмар приснился… Принеси воды.
Ульяна прошлёпала босыми ногами по полу, принесла большую кружку.
– Пить меньше надо! Так и до белой горячки недалеко.
Гриша жадно выпил воду, отдышался.
– Сон приснился, будто русалка со мной рядом лежит. Тебя утащила под воду, и ко мне подбирается, нечистая. Прикинулась, будто она – это ты, ласкается нежно, целует в губы. А сама холодная, как лёд, синяя, и с поцелуем душу высасывает… Ещё немного, и пропаду навсегда. Чувствую, а сделать ничего не могу. Вроде ты это, и не могу я тебя убить. Такой морок она на меня навела. А ты в глубине стонешь, наружу просишься, к свету белому… Я стон тот слышу, но опять понять не могу, кто это? И тут она обвила меня руками, язык свой поганый меж зубов моих просунула, сосками твёрдыми щекочет, желание вызвать пытается. И мочи у меня терпеть нету, нутро жаром пылает, а остудить его может только её плоть. И стонет она жалобно так, ребёночка, мол, хочу! Я одеяло с неё откинул, вниз посмотрел, хотел ноги её раздвинуть, спал на мгновение морок, а там – нет ног! Только хвост рыбий, чешуёй переливается… Тут я её и узнал, и понял, что нечисть меня в оборот взяла. Чуть было не поддался ей…
– Гриша! – Ульяна перекрестилась. – Да ты чуть меня не задушил!
– Этого она и хотела. А потом добилась бы, чтобы я к реке пошёл и сам утопился. Они ужасно хитрые, эти русалки. Говорят, это утопленницы непохороненные…
Гришу затрясло, и Ульяна прижала его голову к груди.
– Гриша! Брось ты пить! Всё зло оттуда. Ну, вспомни, как нам с тобой хорошо было! Давай ребёночка сделаем? Ещё одного. Я ребёнка хочу…
– Это она тебя ребёнка лишила, теперь я знаю. Не успокоится она, пока своего не получит. Помнишь ночь на Ивана Купала?
– Как не помнить.
– Так вот, я папоротник пошёл искать. Далеко в лес зашёл, темно, страшно, и вдруг будто что-то светится меж деревьев. Чую, вот он, цветок! Хотел поближе подойти, чтобы точно увидеть, он ли это? Но голос вдруг за спиной услышал женский. Тихий такой, жалобный. По имени меня звал. И забыл я тогда, что оборачиваться нельзя, и обернулся. Женщина меня рукой поманила, и я было пошёл за ней, но про цветок вдруг вспомнил. Вернуться хотел, но свет померк – нет цветка! А она как засмеётся, захохочет, я поймать её хотел, в глаза посмотреть, а она убегает, дразнит, издевается. Вывела меня на берег реки, и чудом очнулся я, когда уже в воде по грудь. Будто кто позвал меня тогда. То ли мать, то ли ещё кто. Может, ты? – Гриша потёр лоб. – Не могу вспомнить. Но пришёл я в себя, из воды вышел, и понял: нечисть меня заморочить хотела, погубить. Она и от цветка меня отвратила, окаянная! А потом увидел я, как хвост по воде плеснул, зло так, резко, и лицо над водой показалось – голубое, страшное… Показалось на миг, и исчезло. Не удался её замысел. Но с тех пор и нет мне покоя. И жизни нет. И с тобой она жить мне не даёт, и ни с кем. И зачем я обернулся? Знал, что нельзя, да видно слаб духом… – Гриша зарыдал.