Цветок папоротника

Морозова Ольга Владимировна

В палате Гриша Ульяну за руку взял, теребит:

– Как же так, Уля?

Ульяна отворачивается, чтобы слёзы сдержать.

– Сама не знаю…

– Ну, ничего, – Гриша по руке её похлопал, – ещё будет.

Ульяна улыбается, целует мужа.

– Конечно будет. Не сомневайся даже. Дома залюблю до смерти. И не думай отвертеться.

– И не думаю. – Гриша улыбается через силу, а глаза печальные, как у больной коровы. – Выздоравливай.

– Через два дня дома буду.

– Я приеду, заберу. Ну, а сейчас пойду.

– Иди. – Ульяна подбежала к окну, посмотреть, как муж уходит.

Зинка на соседней кровати заворочалась, завздыхала. Сама она уже третий аборт делает, а дома трое детишек ждут, мал-мала-меньше.

– Что это ты, девонька, раскисла совсем? Подумаешь, выкидыш! У тебя и срок-то небольшой совсем. Там ещё и человечка нет, слизь одна. Успеете ещё наделать, ты вон молодая какая, здоровая.

Напряжение последних дней вдруг отпустило Ульяну, и она неожиданно для себя расплакалась.

– О! Она и плакать вздумала! Прекращай сейчас же! А то мужу пожалуюсь! – Зинка шутливо погрозила Ульяне пальцем.

Ульяна, стыдясь накатившей слабости, утёрла слёзы.

– Вот и правильно, чего реветь? Я вон сама от них избавляюсь. На кой леший они мне? Тех, что есть, девать некуда. – И добавила без всякой связи, – Ваня мой сейчас придёт, апельсинов принесёт.

Ваня, муж Зинки, был маленьким тщедушным мужичонкой. Но весёлым и добродушным. Всю палату апельсинами потчевал, анекдоты рассказывал, над которыми и смеялся громче всех. С женой у них мир да лад, это с первого взгляда видно. Когда он уходить собирался, Зинка с ним в коридор выходила, они там обнимались, хихикали тихонько. Не поймёт Ульяна, за что Зинке такое счастье? И не красавица, и умницей не назовёшь, а поди ты, за мужем, как за каменной стеной. Сколько лет живут, а всё не налюбуются друг на друга. Нет, чего-то в этой жизни Ульяна совсем не понимает. Зачем тогда Бог людям красоту даёт, если не для счастья? Она всегда думала, что красота – это выигрышный билет, приз, а оказывается, нет. Никому-то её красота теперь не нужна. Да и ей нужна ли? Большой вопрос.

Она задумчиво почистила апельсин, и начала есть, отделяя дольку за долькой. Вошла Зинка.

– Проводила своего. Говорю, не приходи, домой завтра, а он прётся. Упрямый, как баран.

– Любит тебя, наверное. Видеть хочет.

– Да уж и любит. – Зинка улыбается, довольная. – А твой что такой смурной? Поругались?

– Да так. Всё как-то наперекосяк пошло. И ребёнок этот. Думала, настоящая семья будет, да не повезло. Грехи за мной, видно тянутся.

– Ой! Посмотрите на неё! Грехи! Да откуда грехи в твои-то годы? И когда успела нагрешить столько?

– Да кто его знает. Иному и сто грехов простится, а иной и за ничтожный грех ответ держит. Да такой, что и унести не в силах.

– Это правда, – Зинка погрустнела. – Но ты не бери в голову. Без трудностей и жизнь не жизнь. Я по первой, знаешь, сколько горя хлебнула, лучше и не спрашивать! Отец умер, мать болела. Весь дом на мне, и огород. Работала с утра до ночи, как проклятая. У меня две сестры и два брата, все младшие, вот и приходилось поднимать. Мать потом тоже померла, мы одни остались. Мне двадцать было, одному брату восемнадцать, он тоже работать пошёл, немного легче стало. Ничего, справились. Сейчас уже все подросли, работают, разъехались. А в ту пору я Ваню встретила, он прикипел ко мне, не оторвать. Помог сильно. Как Бог его мне послал. Младший наш болел сильно, лекарства нужны были, море. Ваня доставал, и на море нас возил. Брат поправился, а мы поженились. С тех пор и живём.

– Счастливая ты, Зина. – Ульяна вздохнула. – А у нас сразу всё – и дом, и достаток. Живи, радуйся, но…

– Что «но, что «но», от жира вы, молодёжь, беситесь, смотрю я на вас. Всё есть, а они ходят, как в воду опущенные, будто обделённые чем. Чудно!

– Действительно, будто обделённые… Вкусные апельсины, сладкие, – добавила Ульяна без всякого перехода.

Заглянула медсестра, прервав беседу.

– Пора, девочки, уколы делать. Открываем ягодички! – Она выпустила из шприца фонтанчик и вонзила его в плоть. – Вот и хорошо! Полежим так. – Прижала вату к месту прокола.

Сестра ушла, но говорить больше не хотелось. Ульяна отвернулась к стене, закрыла глаза. Всё пройдёт. У каждого свой крест.

Гриша забрал Ульяну, как и обещал. До дома доехали молча, трясясь в рейсовом автобусе.

Хоть Ульяны не было всего три дня, а запустение уже начинало ощущаться. Посуда немытая, грязь. Ульяна засучила рукава и начала убираться. Негоже как в берлоге жить.

Гриша отмалчивался. Тихим стал, будто замороженным. Спать с Ульяной ложился, как по приказу. Или по обязанности. Дело своё сделает, отвернётся к стене, и спит. Ульяне порой кажется, что положи она вместо себя резиновую куклу, он и не заметит. А в последнее время, как тепло стало, повадился каждый день на реку ходить. Сядет на берегу с удочкой, сидит. У него клюёт, а он и не видит. Всматривается в воду, всматривается, будто ищет там чего. Потом бутылочку стал с собой прихватывать. Посидит, выпьет, и домой идёт, спать. А утром на работу. Иногда и полусловом с Ульяной не обмолвится. Вроде она как шкаф или полено какое. С кошкой иной раз поиграет, на руки возьмёт, потискает, пошепчет ей что-то на ухо. А Ульяна даже такого внимания не удостаивается. Чурка, да и только. Ульяна мужа растормошить пытается, он только глянет пустыми глазами, и отворачивается.

В начале июня, когда вода уже достаточно прогрелась, пошли вечером купаться вместе. Гриша плавать наотрез отказался, сел на мостки, ноги в воду опустил, и смотрит вдаль. Ульяна пошутить решила, уплыла подальше, нырнула и под водой подплыла к мосткам, Гришу за ногу ухватила. От неожиданности тот в воду свалился и с головой ушёл. Ульяна испугалась, подхватила его снизу, наверх толкает. Он вынырнул, воздух ртом хватает, глаза безумные, губы трясутся. Увидел Ульяну, оттолкнул от себя, из воды выбрался и домой побежал. Поняла Ульяна, что шутка глупая была, но зачем так пугаться-то? Она же не чудовище, не водяной. Вышла из воды и тоже домой пошла. Гриша на завалинке сидит, курит.

– Гриш, ты чего? Испугался? Я же пошутила, глупенький. Подумаешь, за ногу схватила. Мы в детстве так всегда играли. – Ульяна присела рядом.

Рука у Гриши слегка дрожит.

– Так, почудилось просто, вот и испугался.

– А что почудилось?

– Да глупости, нервы расшатались. Совсем ни к чёрту. Вот всякая нечисть и видится. Прямо как тогда…

– Это когда тогда?

– Да никогда. Что-то ты чересчур любопытная стала. Давно. Случай со мной был в детстве.

– Расскажи.

– Нечего рассказывать. Пошёл купаться, нырнул, и русалка привиделась. Испугался до смерти, долго потом в воду заходить боялся. Пацаны смеялись, а мне не до смеха было.

– Ну, так то ж в детстве. Начитался сказок, поди, россказней бабкиных наслушался… про леших да русалок. Глупости это всё.

– Может быть и глупости.

– Так ты что, всерьёз веришь, что здесь русалки водятся? Смех, да и только!

– Да не верю я ни во что! – Гриша докурил сигарету. – Пошли в дом, холодно уже.