Цветок пустыни
Шрифт:
Вот здесь я впервые увидела белого человека. Белый мужчина, сидевший рядом, сказал мне:
— Это не твое место.
Во всяком случае, я предполагаю, что он так сказал, — я же не знала ни слова по-английски. Глядя на него с испугом, я думала: «Боже мой! Что говорит этот человек? И почему он так на меня смотрит?» Он повторил сказанное, и я снова испугалась. Но тут, слава Аллаху, подошла стюардесса и взяла из моей руки билет. Очевидно, эта женщина поняла, что я совсем ничего не соображаю. Она взяла меня под руку и отвела по проходу к моему месту, которое было, разумеется, не в первом классе, где я надумала было расположиться. Пока мы шли, все лица поворачивались в мою сторону. Стюардесса улыбнулась и указала на мое место. Я шлепнулась
Вскоре после взлета та же самая стюардесса подошла снова, на этот раз с корзинкой сладостей, которую с улыбкой протянула мне. Одной рукой я придержала подол платья, чтобы больше поместилось, вроде как фрукты собираешь, а другой захватила полную пригоршню конфет. Я умирала с голоду и решила заморить червячка. Кто знает, когда я смогу поесть? Я протянула руку за второй порцией, но стюардесса отодвинула корзинку подальше. Пришлось потянуться и крепко ухватить ее, потому что корзинка отодвигалась все дальше и дальше от меня. На лице стюардессы было написано: «Ну что прикажете с ней делать?»
Развернув и съев конфеты, я принялась разглядывать сидевших вокруг белых людей. Мне они показались холодными и нездоровыми. «Вам нужно больше бывать на солнце», — сказала бы я им, если бы знала английский язык. Но я решила, что такой их вид — это дело времени. Не могут же они вечно так выглядеть, правда? Должно быть, все эти люди побелели, потому что долго не видели солнца. Потом я решила, что при первой же возможности потрогаю кого-нибудь из них, — может, белое исчезнет, если потереть хорошенько? Под этим слоем они, наверное, нормального черного цвета.
Проведя в самолете часов девять или десять, я отчаянно захотела пописать. У меня чуть не лопался мочевой пузырь, но куда отойти, я понять не могла. «Ну-ка, Уорис, — подбадривала я себя, — до этого ты можешь и сама додуматься». И я обратила внимание, что все эти люди, окружавшие меня, время от времени вставали и шли к одной-единственной двери. Наверное, это там, заключила я. Я встала и подошла к двери как раз в тот момент, когда кто-то выходил из нее. Оказавшись внутри, я закрыла дверь и осмотрелась. Попала-то я куда нужно, но где же то, что мне необходимо? Я посмотрела на умывальник и отвергла его. Осмотрела унитаз, принюхалась и пришла к выводу, что для моего дела именно он и сгодится. Я с удовольствием присела на него и — фьють!
Испытывая облегчение, я встала и увидела, что моча так и осталась там. И что теперь делать? Я не хотела оставлять все так — на обозрение тем, кто зайдет сюда вслед за мной. А как убрать это оттуда? Я не знала английского, так что слово «Смывать», напечатанное на табличке рядом с кнопкой, мне ни о чем не говорило. Да хотя бы я и поняла само слово, я в жизни не видала унитаза со сливом. Я ощупала каждый рычажок, каждую ручку и каждый винтик в этой комнате, надеясь, что вот этоткак раз и сделает так, чтобы моча исчезла. Время от времени я возвращалась к той самой кнопке — это казалось таким очевидным. Но я почему-то боялась, что стоит нажать ее — и самолет взорвется. В Могадишо я слыхала, что такое бывает. В стране не прекращались столкновения на политической почве, люди только и говорили, что о бомбах и взрывах, — то одно взлетело на воздух, то другое. Может, если я нажму эту кнопку, самолет взорвется и мы все погибнем? Может, это предупреждение и на кнопке написано «Не трогать! Самолет взорвется!» Я решила, что лучше с этим не шутить из-за лужицы мочи. И все-таки мне не хотелось оставлять следы того, чем я здесь занималась. А то все сразу поймут, кто именно это сделал, — к тому времени пассажиры уже барабанили в дверь.
В порыве вдохновения я схватила использованный бумажный стаканчик и наполнила его водой из крана. Я вылила воду в унитаз, рассудив, что если как следует разбавить мочу, то тот, кто войдет следом за мной, решит, что там просто полно воды. Я методично взялась
Когда мы приземлились в Хитроу [5] , радость, что полет наконец закончился, перевесила мой страх от того, что я оказалась в незнакомой стране. Во всяком случае, тетушка придет встретить меня. По мере того как самолет снижался, белая пена облаков за окном превращалась в грязно-серое размытое пятно. Все пассажиры встали со своих мест, и я вслед за ними. И вот уже людской поток понес меня прочь из самолета, хотя я не имела представления, куда надо идти и что делать. Толпа несла меня, пока мы не добрались до лестницы. Одна беда: эта лестница двигалась. Я остановилась и, похолодев от страха, наблюдала за другими. Людская река обтекала меня, разбиваясь на два рукава. Люди легко становились на движущуюся лестницу и поднимались куда-то наверх. Подражая им, я сделала несколько шагов вперед и встала на эскалатор. При этом одна из новеньких сандалий свалилась с меня, оставшись позади. Я закричала по-сомалийски: «Моя туфелька, моя туфелька!» — и рванулась за ней. Но люди вокруг стояли плотными рядами, сквозь них было не протолкнуться.
5
Крупнейший международный аэропорт в 24 км от Лондона.
Сойдя с эскалатора наверху, я захромала в толпе: одна нога теперь была босая. Мы подошли к стойкам таможенного контроля. Я смотрела на белых людей, одетых в форму, положенную им в Англии, и не знала, кто это такие. Один из таможенников обратился ко мне по-английски, и я, воспользовавшись возможностью попросить помощи, стала показывать на эскалатор, выкрикивая по-сомалийски: «Моя туфелька, моя туфелька!»
Он посмотрел на меня глазами усталого, измученного человека и повторил свой вопрос. Позабыв на минуту о туфельке, я нервно захихикала. Чиновник указал на мой паспорт, и я протянула ему документ. Он внимательно изучил паспорт, поставил в нем печать и махнул мне рукой: «Проходи дальше».
За таможней ко мне подошел мужчина в униформе водителя и спросил по-сомалийски:
— Это ты приехала работать у господина Фараха?
Я так обрадовалась, что есть человек, который говорит на моем родном языке! В восторге я закричала:
— Да, да! Это я! Меня зовут Уорис!
Шофер повел было меня дальше, но я остановила его.
— Моя туфелька! Надо спуститься по лестнице и поднять мою туфельку.
— Туфельку?
— Да, да, она осталась там.
— Где — там?
— Внизу, в начале движущейся лестницы. — Я показала рукой в направлении, откуда пришла. — Я ее потеряла, когда карабкалась на лестницу.
Он посмотрел на мои ноги: одна обута в сандалию, другая босая.
К счастью, шофер знал и английский язык. Он попросил разрешения вернуться и забрать потерянную сандалию. Но когда мы оказались там, где я ее потеряла, от нее не осталось и следа. Я не могла поверить, что мне так не везет. Сняла вторую сандалию и понесла ее в руке, шаря глазами по полу, пока мы поднимались наверх. Но теперь пришлось заново проходить таможню. На этот раз таможенник стал задавать вопросы, которые ему не удалось выяснить в первый раз, — теперь он прибег к помощи шофера как переводчика.